В “Звёздном пирате”, как всегда, было очень многолюдно, а новый народ всё прибывал и прибывал. Я пришел сюда с единственной целью: сконцентрироваться на мыслях и эмоциях людей, оставляющих здесь весьма зазря беспримерно огромное количество энергии, выплескиваемой наружу во всех многообразных и перекатывающийся образах, формах и разновидностях. На танцполе ярко светились стены, расписанные флуоресцентными акриловыми красками под этнический мотив стилизованного изображения животных. Воздух здесь прямо-таки кипел от невероятного, просто несусветного количества чувств, надежд, ожиданий и эмоций, которые сложно охарактеризовать как даже не только не имеющих отношения к аристократическим, но даже и к элементарно отдалённо напоминающим гармоничные и светлые.
Грохотала музыка, и в такт её гулким раскатам, закладывающим уши, то замедляясь, то ускоряясь двигалась и подпрыгивала поблёскивающая толпа развлекающихся остолопов. Пластиковая одежда у большинства прожигателей жизни, завсегдатайствующих в “Звёздном пирате” ярко отсвечивала блестками волн складок синтетики в лучах ультрафиолета так, что казалось, будто смотришь далеко сверху вниз, с высоты птичьего полета на многообразие самоцветных кряжей и булыжников жидких или желеобразных гор, которым никто и никогда не придумывал наименования, ведь в корне любых названий и имён лежит стабильность наблюдения, а здесь - на потных майках, прилипших к выпирающим то здесь, то там девичьим грудям и проколотым пупкам - о какой стабильности вообще можно было бы вообще говорить, кроме стабильной цикличности подобного времяпрепровождения у любителей и любительниц безвкусия, понтового гламура, пьяных коктейлей и лёгкого поведения?
Внезапно я увидел, будто музыка зацепляет целый танцпол людей, дергая их за незримые глазу нити, и, по сути, оно именно так и обстояло. С каждой вспышкой света я оказывался способен заметить покадрово меняющие формы и направления тела, точно никто выпучил в пространство быстро снимаемые и отображаемые фотографии, застывшие восклицательным безмолвием застывшего концентрата чувств в проблесках жёстко мигающего стробоскопа, оставляющего на сетчатке моментальные ожоги в красках аналоговых фотонегативов. Каждый из танцующих оказывался заключенным в некую многогранную решетку, похожую на полную безудержных детей и клубных повес раму сот, сотнями людей измеряющих собственную вместимость строго очерченных ячеистых структур, точно я разглядывал сильно увеличенную кристаллическую решетку металла, между связями которой и пытались втиснуться, подобно кишащим дёрганым электронам, все эти люди, подсознательно, видимо, опасаясь, что останутся без пары, заняв позу расслабленности и тишины, а оттого всё лишь нагнетая и нагнетая собственную вёрткую, как у обезьянки, непоседливость и повсеместность.
Тепло и уютно лишь для некоторых - я, похоже, не из их числа: здесь слишком много драйва, слишком много аффекта и экстаза, просто шквал патетики. Ломкие, лопающийся и ухающие звуки заставляли выписывать в пространстве довольно четкие контуры полупрозрачных трейсов или фленджеров, как их стало модно называть в последнее время с лёгкой подачи всё тех же тусовщиков. Эти движущиеся до самого потолка полупрозрачно-полупризрачные бесконечно повторяющиеся контуры рук, ног и тел точно пропитывали воздух всплесками энергий, как каждый из танцующих, дёргающихся, как выползающая на свободу личинка-гусеница, пованивал нагретым пластиком одежд, потным жаром высокого кровяного давления и феромонами надежд.
Одновременно с целостной картиной всей этой отвратительной толкучки ставилось действительно заметно, что энергия танцующих дрожит и вибрирует, собираясь в итоге в единый пучок, тянущийся за пределы стен и домов снаружи, хотя присутствие этого отталкивающего наэлектризованного потока магнетизма покрякивающих уток и токующих глухарей не могло быть столь уж явным здесь для всех и каждого. Я искренне удивился, когда понял, что, возможно, подобным образом способны воспринимать мир немногие другие люди в этом зале. Прочие же, похоже, ничего и не чувствовали, отключив в себе всякий инстинкт самосохранения, да и насквозь пропускали бы окутывающий их голос внутреннего интенсивного сияния, оказавшись таковым интуитивно. Насколько же ярко и красочно можно было бы пытаться донести до гороховых стен огорода весь этот калейдоскопически психопатологический маскарад. И - с ровно тем же результатом, как и до представителей танцпольных меньшинств народа.
На каждую вспышку стробоскопа окружающая обстановка возводила головокружительные смысловые системы стен, парящие прозрачными пластинками в воздухе, точно плексигласовые лепестки светофильтров, которые, проявляясь снимками старых фотоаппаратов, практически тут же отправлялись восвояси, медленно выходя за пределы нашей обыденности, словно переманивания формы визуального мира сквозь ушко целей и причин пульсации измененных состояний сознания и самосознания всех этих аляповато нафуфыренных клубных барышень и их низкопробно пустых быдлокавалеров, разящих многодневным перегаром. Зачастую девушки здесь выглядели столь откровенно, что казалось, будто, устав работать на обочине дороги по ночам, они все разом потянулись в этот модный клуб в поисках более простой, уютный и денежно обеспеченной жизни. Вокруг них стайками вращались, крутясь как детсадовские волчки, всё те же выпендрёжно-понтовые парни-балбесы, пребывая в извечном состоянии изрядной нетрезвости, слетаясь на девушек кучками, совсем как сельские бронзово-зелёные мухи лета на известного рода удобренческую субстанцию.
Над головами колбасящихся на танцполе тел разбухали многообразные красноватые и оранжевые ауры, были здесь ауры и других цветов - преимущественно не самых приятных и плодотворных для претворения в жизнь тонов и оттенков. Казалось, что большинство людей ходят сюда похорохориться перед представителями противоположного пола в надежде, что в эту же ночью им что-нибудь да перепадёт. Ну или просто побухать или поторчать на разных таблосах и марках, прыгая и дрыгая руками и ногами, мотая в разные стороны головой. Распухали розовые, алые, охристо-жёлтые и апельсиново-оранжевые пятна энергий, точно туманчики испарений токсичных инопланетных болот или улетевшие в благородную атмосферную высь неочищенные отходы химического производства. Пространство было до самых глубин пропитано эманациями пафоса, непонимания, граничащего с тотальным невывозом ложного престижа, поэтому, зайдя на площадку, я всякий раз очень желал поскорее сделать отсюда ноги, дабы не пропитаться этими тяжёлыми флюидами зависти, разделённости, разврата, принимающих крайние формы приземленно агрессивной инфантильности окружающих меня “танцоров”, скачущих, как набутиратившиеся обезьянки.
По полу, незримые для глаз абсолютного большинства присутствующих, ползали полупрозрачные контуры пауков, полуметровых цветастых слизняков, медуз и каких-то змеящихся зверьков, по крайней мере, именно похожим образом они заставляли восприниматься сознанием через наделение их теоретических качеств сходства с действительно обитающими в нашем мире животными. Если бы можно было вмиг разрушить беспрестанно сочиняемый и сочиняющийся каждым из людей мир, заставив его потерять в характеристиках нашей перцепции постоянную описательную часть, оформленную через формализацию невнятной условности разграничений в алгоритм строго и непоколебимо кажущихся границ, тем был бы менее постоянным, сколь и менее убедительным “объективный” мир, который абсолютное большинство принимает за реальность, тогда как это оказывается лишь его способ казаться реальным лишь самому себе.
Другим же он кажется реальным их собственным способом, призванным убедить в собственной реальности, прежде всего, их самих, а каждый из нас в итоге видится заключённым собственного обманчивого и неустойчиво текучего поля восприятия, проводящего бесконечные и бессмысленные проверки устойчивости нами же самими выдуманных структур, тогда как без всего наносного не осталось бы ничего, кроме взаимодействия чистых форм энергии в их перетекании из одних в другие - но даже и такой подход оказывается не совсем правильным, если учитывать, что прошлые формы, из которых случилось перетекание, никуда не исчезают, как не появляются и те формы, куда эти энергии направляются. Просто всё становится тем потенциалом, существующим и не существующим одновременно, для которого быть - означает самоактуализироваться через фокусировку на нём стороннего восприятия, тогда как с точки зрения восприятия, имеющего иную точку фокуса, не существует ничего из того, на чём это восприятие не сосредоточено, что, уже в свою очередь, делает каждый из потоков энергий существующим и не существующим одновременно, поскольку в каждом квантовом состоянии Вселенной всегда существуют фокусы восприятия на каждом из потоков, не концентрирующиеся на всех других потоках.
Фокусировка здесь - тоже понятие не вполне верное, поскольку это скорее синхронизация, нахождение подходящей волны, создающее эффект ясности, чем ясное нахождение органами чувств в виде каких-то конкретных образов. Да и безраздельность всего существования приравнивает бытие отдельного его элемента к восприятию этого элемента, а так как источник и приёмник восприятия находятся в информационном поле друг друга, а в конечном абстрагировании представления - в информационном поле всего, то существование можно приравнять к свойству потенциально самоотражаться, быть - означает воспринимать собственное бытие, а поскольку многомерная безграничность всего исполнена условных “объектов”, неспособных, казалось бы, к восприятию самих себя, то их существование поддерживается энергией осознания самой Вселенной, из которой эти “объекты” и состоят, тогда как принимаемая ими форма определяется сознаниями тех существ, что обладают способностями к отражению ложно разграниченных свойств в собственном сознании.
Вот гора Эверест. Он есть в силу естественных свойств миропорядка, делающих Эверест существующим, но каков он за пределами возможности воспринимать его как гору в разуме человека? На этот вопрос может ответить только разум не человека, но и то - только сам для себя. С другой стороны, какой смысл в подобных ответах, если отражения разума внутри разума не порождают вопросов. Мы же не спрашиваем сами у себя, каков этот Эверест, мы его просто воспринимаем. Но мы никогда и никому не объясним смысл нашего восприятия, поскольку любые слова замкнуты лишь сами на себя и означают полагающиеся ими обозначать смыслы только в рамках того разума, что оказался способен к порождению этих смыслов и их словесных ярлыков. Нам никогда не понять, какое может быть всё, кроме такого, какое оно может быть для нас самих.
И потому все эти типы медуз, пауков, слизняков и прочих астральных напастей представимы в конечной точке их обесчеловечивания для нас лишь как вибрации, занимающиеся принятием и поглощением выплескиваемых в нестерпимых танцевальных порывах низкочастотных вибраций конвульсивно, если не сказать - агонистично, дрыгающихся клубных укурков. После плясавшей практически нагишом вокруг круг стульев и шеста стриптизерши, оставивший в конце концов на себе лишь узкие чёрные стринги, а также после шумных и пошлых конкурсов с участием девушек и главного топлива местной молодёжи - невообразимого количества водки, снова оказалось можно наблюдать, как опухают их цветные эфирные тела, словно сущие уши от глухих ударов музыкальных басов ухающего диптранса и драм-энд-бэйса, скачут ускоренно-разогнанные на соли упорыши - “почти что опарыши”, - подумал я и слегка усмехнулся, а дребезжащую музыку сопровождает не менее вибрирующе-бесявый такой девичий голос, и вся эта пятнистая вакханалия тошнотворно-глумливо, как ложками по кастрюлям, умпцкает электронным хардбэйсом “Бетонщиков”: “...дыц-тыц-дыц-тыц-дыц-умпс-умпс-умпс-умпс-голова-туда-сюда-скорость-феррум-колбаса-умпс-умпс-умпс-упмс-дыц-дыц-тыдыц-дытыц-туда-сюда-дыц-д ыц-тыц-туда-сюда-туда-сюда-феррум-феррум-колбаса-дыц-дыц-дыц-дыц-умпс-умпс-умпс...” - и так далее, почти до бесконечности и практически без каких бы то ни было вариаций. Я понимаю, конечно, что весь тот адский стёб был вложен в подобные треки не просто так: заметна удивительного рода гениальность музыкантов, сделавших себе имя исключительно попаданием в поток - в нужное время, в нужном месте и в нужной форме, зато практически без музыки, без сопротивления, сливаясь с лёгким путём потока современности - не это ли идеальное следование своему дао? - а вот понимают ли его мельтешащие у меня перед глазами колбасули самого нежного студенческого возраста, чьи головы как раз и мотаются в данный момент туда-сюда, как мясной метроном? Может, да. А может, и нет. Кто уж как, право - судить о подобных вещах всё равно, что измышлять о самих суждениях и измышлениях, не ведая сути этих явлений, но всё лишь расхаживая вокруг да около. Бессмысленно, как и вообще всё остальное в человеческой проекции существования.
Ребята-девчата в клубе, похожие на восковые фигурки, резко и рублено перемещаются, перемешиваясь на тесном пространстве танцпола, как тянучки расплавленного пластилина или раскатанной полимерной глины, разносясь своими трейсами повсюду, как поле электрона вокруг атома, позволяя, совершив лишь небольшое усилие, продвигаться наблюдателю в узкие сходящиеся пространства за иллюзии, распадающиеся рассыпчатыми хрустящими льдинками всполохов. Несколько удивительно было наблюдать рассматривать среди танцующих всевозможных косплееров, облачённых в одеяния столь всевозможные, что сразу же становилось ясным: в подобном диком сочетании их не увидеть нигде, кроме этого громового чистилища и подобных ему современных и модных молодёжных шабашей: одеяния, начиная от медсестёр-ангелочков и заканчивая чуть ли не военной формой времен нацистской Германии, вперемешку со всеми этими павлиньими перьями, светящимися в ультрафиолете акриловыми и нейлоновыми тельняшками вкупе с полупрозрачными мини-юбками и просвечивающими под ними трусиками.
Я также слегка повеселился вместе с прыгающим народом под лязгающую кислотно-фениковую музыку, столь излюбленную клубными зомби, как вдруг всей поверхностью кожи почувствовал на себе настороженный, серьезный и пристальный взгляд в спину, от которого не могло не становиться не по себе. Обернувшись, я заметил неподалёку относительно молодого человека, стоящего за барной стойкой и настойчиво просверливая меня взглядом насквозь. Одет он был в длинный плащ тёмного цвета, носил на носу квадратные очки и периодически гладил сам себя по блестящей от ультрафиолетовых лучей залысине. Он мечтательно стоял и отвлечённо улыбался тонко-бледными невнимательными губами так, словно задумал величайшее мошенничество века, о котором никогда и никто бы не смог ничего узнать, приняв за чистую монету гениально сфабрикованную ложь.
В момент, когда был пущен дым, настолько густой, что невозможно было даже увидеть собственные руки, всё окружающее меня пространство превратилось в мерцающие и тут же единомоментно забывающие самих себя вспышки диодных бликов разных оттенков. В этот самый момент незнакомец с пристальными глазами и невовлечённым во всё происходящее лицом подбежал ко мне и попытался что-то прокричать, но безрезультатно: музыка железными басами перекрывала все его слова. Наконец, мне всё же удалось разобраться, что же этот человек нервно и поспешно желал донести до меня. Он спросил: “Ты ведь тоже видишь вот это всё? Эти потоки, эти нити?” Я в ответ утвердительно кивнул головой: мой собеседник тоже излучал серии почти неразличимых тонких, толстых, прерывистых, целостных, длинных и коротких, точно азбука Морзе, нитей, заканчивающихся вспышками, как ананасы - зелёно-треугольной ботвой, которую можно высаживать в горшочек и растить свежие ананасы, жуя их периодически с поджаристыми рябчиками и более не опасаясь бессмысленного и беспощадного русского бунта. Хотя кто знает, может, и следовало бы на самом деле?
Переплетаясь, нити превращались в ярко мерцающую массу стеклянисто-пластиковых огней гирлянд, уплывающих совершенно в неопределённом направлении, опутывая всех и каждого, точно бы стараясь замести за собой следы тем, что наследить повсеместно и сделать невозможным определение истока и устья плутающих, как зимний кролик в лесу, отметин эманационных пятен чужих интенсивных эмоций. Незнакомец наконец-то представился: “Я - Аристарх, рад познакомиться”. Я протянул ему руку, пожал её и так же представился: “Лаврентий, взаимно”. Тогда Аристарх попросил меня следовать за ним. Я, слегка недопонимая, что же тут происходит на самом деле, неожиданно для самого себя, как под гипнозом, не смог сопротивляться изъявлениям его воли и действительно послушно, как новорожденный барашек, пошёл за своим новым знакомым.
Мы спустились в полуподвальное помещение. Аристарх открыл скрипучую старинную, почти что старушечью дверь не менее, как тридцатисантиметровой толщины, внушительно габаритным ключом, который, казалось, был сделан из чуточку подзаржавевшего чугуна. Подвал оказался на удивление уютным, но точно бы содержащимся без всяческих веских изменений из века в век на протяжении, наверное, уже не менее, если не более половины тысячелетия. Антикварная мебель деловито блестела драгоценными камнями, как жирные пальцы банкира, привыкшего в равной степени к утомительному процессу накопления капитала и к отдыху на широкую ногу. Расписные просторные дубовые кресла, достойные лучших дворцов мира былых веков, были обтянуты натуральной кожей бело-персикового и бежевого тонов, а на стенах, помимо складчатых сливочно-сиреневых тканных обоев из натурального шёлка, висели вышитые с глубочайшим пиететом и ювелирной искусностью изысканные тонкие гобелены с изображением европейских городов позднего Средневековья и Нового времени. Судя по веявшему от этих элементов аристократического декора очищенному дыханию времени, в обоях использовались натуральные природные красители, добытые из деревьев и моллюсков где-нибудь в Индии или в африканских странах, а изображения на гобеленах в момент вышивки были вполне себе актуальны и отражали присущую им суровую современность былых дел и событий, давным-давно занявшим почётное место на пыльных страницах далёких томов вузовских учебников по мировой истории.
Примерно с минуту мы все, не сговариваясь, просто молчали, видимо для того, чтобы я сумел сориентироваться в этой сонно-благородной, почти что музейной атмосфере дворянского особняка времен екатерининского просвещённого абсолютизма и дворцовых переворотов, а затем Аристарх неспешно и полумечтательно произнес со странноватым акцентом, протяжно и по-дикторски правильно выговаривая в словах каждый звуковой полутон на питерский лад, который в гуле танцпола не был мною замечен:
- Нечасто здесь можно встретить человека подходящей конфигурации.
- Подходящей конфигурации чего? - удивился я.
- Энергии , конечно же, чего же ещё. Ты способен видеть в отдыхающих дамах и господах, пришедших в наше заведение, цветные потоки и струны, а поэтому твоя энергия на ощупь, вкус и цвет в некотором роде и смысле отличается от энергии большинства здесь танцующих. А вот потоки колеблющихся волн энергий были в подобных условиях всегда - как сейчас, так и два с половиною века назад, только вот... бал несколько изменился, да и народ несколько измельчал. Но всё это формы, лишь фирмы - и ничего более за ними - суть всегда остаётся одной и той же: хоть сейчас, хоть тогда. Ты же просто не вписываешься, поскольку не можешь быть подобным этим людям донором сил и крепко держать своё кредо побольше наследить, искренне веря, что оставляешь собственные отпечатки чувств и желаний во имя долгой и счастливой жизни у самого себя. А на самом деле - у нас. Помнишь, как в той песне поётся у Летова: “Долгая счастливая жизнь, такая долгая счастливая жизнь каждому из нас, каждому из нас...” Игорь Фёдорович хоть и не принадлежал к нашему клану, но был близок к некоторым особам из наших, а оттого оказался одним из очень немногих редких чужаков, что были посвящены в нашу тайну за всю историю существования клана. И как в его песне, сочинённой в честь собственной ремиссии, эта жизнь для нас порою слишком затягивается, оборачиваясь кошмаром, в котором не остаётся не только потрясений, вдохновений и праздников, но и вовсе любых желаний и эмоций, кроме непрекращающейся тошноты от этой вездесущей мышиной возни бессмысленных народов.
Назвать ещё? Да пожалуйста. Немного таковых, в основном - учёные да мыслители и общественные деятели былых лет с мировой известностью: Да Винчи, Ломоносов, Шэньсюй, Рерих, Таурихин, Лао Цзы, Коперник, Андреев, Конфуций, Тесла, Колпиневский, Менделеев, Зороастр, Еликман, Гурджиев, Мерфи, Залесских, Карамзин, Гумилёв, Дювилль, Кейси да Вавилов с Вернадским ещё разве что были - всего-то за долгую историю человечества, согласись, что это действительно капля в море. Вот тебе и полный список за несколько секунд. Ещё, как это ни странно прозвучит для тебя, Владимир Маяковский, хотя вот он-то как раз из наших был и остаётся, я его самолично посвящал, помнится, а затем ему пришлось разыграть весь этот театр с пистолетом и скоропостижно покинуть человечество, запомнившее его бунтарствующим стихоплётом, навсегда. Зато до сих пор жив, хоть и далеко отсюда поселился по чужим именем, хитрый рифмач, актуальные и свежие, как лимонный сок, слоганы для рекламы выдумывает - уж шибко у него хорошо подобные вещи получаются. Ну да не будем слишком уж долго задерживаться на таких вещах - с них тебе всё одно пользы, как тому не шибко везучему медведю от еловой шишки из детского стишка.”
Я подумал, что мне следовало бы как-то восполнить свои пробелы в образовании, поскольку из вышеперечисленного списка в упор никак не получалось вспомнить Еликмана с Таурихиным среди знаменитостей с мировым именем, однако Аристарх не предоставил мне достаточно времени на переживания и саморефлексию, продолжая тем временем рассказывать: “Ты видел, как быстро переплетаются их мысли в один-единственный пучок? Ведь ты видел, не так ли, это действительно правда? Так вот, ты воспринял Всемерную Лиану, один из глобальных органов бытия, регулирующих мировое равновесия и обустроенных нашим древним кланом во имя гармоничности сосуществования всех единых и взаимосвязанных вещей и существ. Лиана отбирает у отягощенного излишествами человеческого ума излишки энергии там, где человек был бы, порою, рад добровольно отдать эти излишки, и возмещает тем, что позволяет, выпустив пар души, избежать саморазрушения и продлить пребывание на этой планете. Ведь и паровой котёл способен повышать производительность лишь до определённого порога, перешагнув за который этот котёл просто взорвётся и уже не будет способен вообще ни на что. Потому наша Всемерная Лиана находится среди людей в вечной жажде поиска энергии, приползая в места наибольшего разгула порождаемых людьми вихрей, как следует из её названия, протиснувшись между всеми измерениями.
А мы? А мы, ха-ха-ха, здесь - орхидеи, корнями вросшиеся в Лиану и паразитически питающиеся век из века её омолаживающими токами. Причём, это не такая уж и аллегория. Мы действительно связаны симбиотическими узами с цветами, похожими на орхидеи, но только проросшими из других измерений, оттуда же, откуда растёт лиана. Придя оттуда, цветы вынули наши души и сами вросли на освободившееся место, причём у каждого лишь свой цветок. Если ты, Лаврентий, подобный нам, останешься, то также обзаведёшься собственной орхидеей. Моя, например, проецируется в физически видимую реальность как цветок зигопеталума интермедиума. Но у тебя будет своя. Какая именно - пока что никто не способен ответить тебе на этот вопрос, всё выясняется предельно просто - только опытным путём, и никак иначе. Если же ты откажешься - забудешь нашу беседу, как дурацкий сон, привидевшийся после плотного и сытного ужина.
Наш клан, названный некогда его создателем “Ноктюрн” существует уже не одну сотню лет, и для нас это нитевидное равновесия, регулируемое растением из другого измерения, стоит превыше всего. Когда-то давно, ещё в диковатое Средневековье, в те беспамятные времена смутного народного самосознания, опиравшегося на гильдии мастеровых в непрекращающейся войне всех против всех, мы безумнее всего боялась идти на открытое столкновение, опасались раскрытия нашей деятельности и последующего обвинения в ведовстве и использовании магии, хотя как раз народной-то суеверной магией и исполненной бессмысленных ритуалов мантикой мы никогда в жизни не пользовались.
Именно поэтому мы, едва возникнув в качестве стандартной городской гильдейской структуры, маскирующейся под союз цехов краснодеревщиков, сами придумали для необразованных и плутавших в потёмках ума людей мифы и представления о мистических и практически непобедимых вампирах и вурдалаках, обладающих непомерной силой внушения, дабы разжечь в людях ещё больший ужас и оттолкнуть наших потенциальных недоброжелателей от решительных действий против нас. К тому же ужас - это, как известно, очень и очень сильная эмоция, которая, излучаясь вовне, способна давать нам посредством Лианы значительный прилив сил.
Некоторые дикие и особенно эпатажные представители клана “Ноктюрн” действительно пытались соответствовать своему образу, немало веселясь и, как сейчас говорят, прикалываясь, нападая по ночам на людей и кусая их для пущей убедительности, чем поспособствовали значительному утверждению данного мифа среди обывателей практически всех европейских стран, но мало кто из этих обывателей догадывался, что действительная искомая и избранная нами цель всегда была совсем иной. Достаточно было покусать хотя бы одного крестьянина, и вот уже через пару дней вся без исключения деревня его паникует, наполняя паникой своей толстое зелёное тело, канат нашей Лианы, дарующий нам силы к истинно длительному существованию и к относительно безупречной неуязвимости.
Мы не можем допустить, чтобы источник нашей жизненной энергии завял навсегда, ведь тогда не будет существовать никакой силы, позволяющей нам по-прежнему удерживаться в сознании и добром здравии - истинные прижизненные ресурсы каждого вампира в нашем клане давным-давно уже выработаны, и, если бы не Всемерная Лиана, то жизнь нас покинула бы ещё много столетий тому назад. И мы день за днём волей-неволей вынуждены делать всё, что позволяет нам пополнять давно уже закончившиеся силы. Поколения приходят и уходят, одни мифы, порождавшие в поколениях страхи и способы нашего самоутверждения, сменяются в других поколениях новыми или хорошо переосмысленными и актуализированными страхами, занимающими свой мрачный угол в жизни каждого человека даже в том случае, если он и сам не всегда понимает природы своих страхов и истинных причин поступков. Поле коллективного бессознательного неустанно делает своё дело, вовлекая в иллюзорные искажения и вредные эмоции всё большее и большее количество человек, разрастаясь и совершенствуясь с накапливаемым опытом уходящих в прошлое поколений и определяя развитие последующих.
По факту, чем дальше развивается цивилизация людей, тем более она несвободна и зависима от этого общего поля, в котором все равны - русский олигарх и нигерийский бомж, афганский полевой командир и северокорейский патриот, украинский скинхед и голландский гей, чукотский оленевод и британский денди-нарцисс, исландский рыбак и американский фермер. Все равны и каждый делает свой хоть и мизерный, но посильный вклад, водопадом впадающий в общемировой океан коллективного разума человечества, смешиваясь в единое то, что лишено любых имён, но зато наделено импульсными волнами осознания, оказывающими влияние на всех и каждого. Да, и на тебя. И на меня. Теперь-то ты понимаешь, почему вокруг творится такой дурдом? Но всё, что чувствуют эти люди в душевных порывах раскалённых страстей, становится нашей пищей.
Чем больше человек переживает, чем больше человек боится, волнуется, нервничает, пытается показать и доказать всем новую достигнутую им степень собственной крутизны и власти, обижается и расстраивается, думает о несправедливости поступков других людей по отношению к нему и о том, что подумают эти самые другие люди, сам не одобряя и критикуя их поступки, вмешивается в дела, всюду суёт свой нос, пробиваясь, идет по головам, тем более человек истощает себя и, конечно же, сокращая собственную жизнь, продляет ношу, орхидейную. Сейчас в мире расплодилось такое невообразимое количество человек, что даже если бы каждый из них сократил свою жизнь переживаниями, сомнениями и страхами всего лишь на одну-единственную минуту, то весь наш многоглавый клан смог бы безропотно и спокойно просуществовать ещё без малого добрую сотню лет.
Но люди оказываются очень щедрыми существами и даруют нам не то, что какую-то сотню, а целые десятки тысяч лет будущего, причём ежедневно, наделяя паразитические цветы из параллельного мира качествами практически бессмертных существ. Рада ли Лиана сложившемуся положению вещей? Я сомневаюсь. Это глубоко несчастное, старческое и болезненное существо, насквозь проросшее паразитирующими на ней орхидеями, которое давным-давно бы уже засохло, если бы её цветочные вампиры не прикладывали все силы к человеческой реальности, чтобы сделать эту реальность самым благодатным удобрением для Всемерной Лианы, максимально долго продлив её - и собственное - пребывание на Земле. В общем, если ты, Лаврентий, настолько тупенький, что ещё не осознал этого факта, то скажу тебе прямо: мы - энерговампиры, и мы были бы рады восполнить клан “Ноктюрн” ещё одним человеком в твоём лице и с твоего согласия, разумеется.”...
