| Психокуб | Дата: Четверг, 15.10.2015, 13:52 | Сообщение # 1 |
|
Месье
Группа: Администраторы
Сообщений: 286
Статус: Где-то там
| Сева Лисичкин, простой студент из относительно крупного города, сидел у себя в общаге за столом и готовился к семинарским занятиям, проводимым на следующий день, когда Севе позвонил его товарищ и практически выпалил, тараторя все слова во единую речевую цепь: “Нечего там у себя прохлаждаться, а то уж заплесневел весь, скорее всего! Давай-ка собирайся - и махом, махом в ДК развеяться! Сегодня там проводится литературный вечер, стихи будут поэты-модернисты читать, хоть какое-то разнообразие в твоей серой и бессмысленной жизни. Ишь, заучился уже весь.”
Сева недовольно поморщился. С одной стороны ему совершенно не хотелось отрываться от товарища и, раз уж позвали, использовать с благодарностью эту возможность развеяться, с другой же стороны Сева прекрасно понимал, что если он не подготовиться к завтрашнему семинару, то не видать ему отличной оценки за семестр, как собственных ушей. В конце концов он махнул рукой: “А, как-нибудь да прокатит!” Закрыв браузер, он тыкнул по кнопке спящего режима и уверенно захлопнул ноут.
На улице стояла промозглая погода, столь характерная для ранней зимы или поздней осени. Моросил дождик, переходящий в колючий снег, дул ветер, завывая и засасывая остатки пыли, смешанной с дождевой влагой, за воротник, в уши, глаза, волосы и пронизывая вообще всё тело своими льдистыми порывами. Но идти было всего лишь пару остановок, поэтому Сева решил прогуляться. Минут через двадцать, достигнув уже своего пункта назначения, он зашёл в ярко освещённую всеми правдами и неправдами залу, огляделся по сторонам в поисках товарища, параллельно не забывая внимательнейшим образом изучать стилевые особенности лепнины на стенах. В конечном счёте, товарищ Севы - Леонтий Барбарискин - приветственно протянул свои ладони, потряс лохматой гривой и жестом попросил Севастьяна подойти поближе. Волнующимся и дрожащим шёпотом Леонтий радостно сказал:
- Представляешь! Сегодня же будет сам Ямбус Дель Овациус выступать!
- Кто-кто? - Лисичкин первый раз слышал это имя.
- Да ты что! - взвился на него Барбарискин. - Известнейший поэт-постмодернист Ямбус Дель Овациус, я бы только ради него пришёл бы посмотреть на всё это действо. Круче только Горохов. Это у которого всё то классно, то ужасно, да помнишь ты его, он выступал ещё в прошлом году в такой шапочке дико концептуальной, примерно, как у Бондарчука в “Даун Хаусе”, но только пушистой, как брюхо цуцика, и немного другой. Мы с тобой ещё ходили смотреть. Фестиваль там проводился. Вспомнил теперь поэта с его шапочкой?
- Ага, был такой. Лаааадно, схожу с тобой и в этот раз... - откровенно говоря, Сева Лисичкин отнюдь даже не был любителем поэзии и не собирался становиться таковым. Он никогда не понимал этих чудаковатых поэтических позывов и потуг к тому, чтобы зарифмовать десяток-другой строк так, чтобы эта рифмовка ещё и звучала красиво, одновременно не растеряв в себе весь смысл. Подобное сочинительство всегда виделось Севастьяну чем-то сродни проявлений шизофазии или даже шизофрении, а сами стихи не то, что не ласкали, а и вовсе резали ему слух крайней противоестественностью, надуманностью и запутанностью мыслей - с чувствами, а чувств - с мыслями, которые под любым соусом подавались авторами, каким-то макаром, пытавшимися донести до своих читателей возникавшие в голове образы и идеи именно через поэтическую, а не через более лёгкую для восприятия прозаическую форму, более пригодную для передачи размышлений на расстоянии - почти что телепатически. Лисичкину всегда думалось, что если бы эти самые авторы-поэты захотели бы, то могли бы всё то же самое, о чём вершили свои вирши с верлибрами, объяснить и рассказать буквально на пальцах и в двух словах. Но ведь нееет! Всем этим, так называемым, поэтам, чего-то ради потребовалось цеплять строчки за новые строчки собственных опусов и словеса за словеса. Так что, зачастую, получались изрядно чудаковатые образы, которые Сева не мог представить порою в самых фантастических своих снах или даже кошмарах. Тем более не была для него понятна модернистская и постмодернистская поэзия, воспринимавшаяся им скорее как нечто среднее между продуктом мыслительных фрустраций дам бальзаковского возраста, помноженным на итог похмельного синдрома от их вчерашних гуляний, и чем-то забористо-дымчатым поверх смазки от всех этих и так не столь уж внятных состояний.
По крайней мере, именно такое мнение сложилось у Севастьяна Лисичкина о большинстве постмодернистских творений в стихах, слышанных им ранее. Впрочем, специалистом он в указанной области отнюдь даже не был, а оттого слышал не столь уж много произведений такой вот направленности. В эти только мгновения Сева заметил, что друг Леонтий активно что-то рассказывает, разбрасываясь словами столь же фонтанирующим образом, как и размахивая руками, но содержание беседы понять не удалось, поскольку в этот самый момент собственно началось действо.
Выходили поэты, читали опусы, один кадр сменял всякого другого, что-то радостно и перевозбуждённо выкрикивая и чуть ли не отплясывая на сцене, бесновато трепеща в конвульсиях вдохновенной гипомании. Одних помощники обсыпали цветами, других - поливали водой. Средь поэтов был и таков, что вышел в одежде, подозрительно похожей на женскую, будучи раскрашенным, как дикий племенной индеец. На голове у поэта почему-то была надета корона, тогда как на еде передвигающихся ногах - тяжеленные гири-кандалы, к лицу же было приклеено по две пары расслаивающихся театральных усов и бороды, на нос напялено горбатое и лупошарое пенсне с огроменными окулярами, а над зубьями бутафорской короны вихрасто развевался огромный кустистый чуб. Аристарх аж подпрыгнул:
- Смотри, смотри! Это же и есть он!
- Кто “он”? - непонимающе спросил Сева.
- Да тот самый, про которого я тебе рассказывал, Ямбус Дель Овациус.
- Яааамбууус-Дееееель-Овааааациииус... - толстыми губами пожевал его имя Севастьян. - Всё с ним понятно. А как его на самом-то деле зовут?
- А хрен его знает. Вот поди у него сам да и расспроси.
Тем временем, Ямбус поправил свой раскидистый хохолок снобоватым движением руки, как это очень любят делать некоторые поэты со своими длиннющими и чуть ли не до пояса свисающими прядями, вздохнул, немножечко пожевал собственные губы и язык, пошмыгал носом, о чём-то подумал и протяжно прочеканил:
- Ну, вы же должны понимать...всё это...постмодерн. Уж не судите меня строго. Просто строго даже и не думайте судить. А вот лучше уж со всей строгостью, так, чтобы у меня аж пар из-за ушей пошёл. Вот это я понимаю. В том и заключается наша ответственность и свобода нашей несвободы, которой нет: в том, что каждый и из вас увидит что-то своё или не увидит вообще ничего, и никто, пожалуй, не увидит в точности именно того, что подразумевалось, да это даже и правильно, иначе нельзя было бы узнать почувствовать ничего нового, а тогда и жить был бы прескучно, монотонно и пресно. В общем, я начинаю. Стихотворение решил поименовать “Цирк мистерий”. - и он начал почти речитативом отцокивать по нёбу щёлкающий ритм языка, читая своё стихотворение:
Лица уюта уснули доныне,
Правит оркестром опять маскарад.
Я не спешу к этой дынной рутине –
Чудо вершится, мой жреческий брат!
Корни взросли в театральных суфлёрах,
Надиктовали на лампы парик,
Дай элевсинской мистерии порох,
Каплей сомы увядающий миг.
Нам подсказали тропой откровений,
Песенных мантр и тантрических сцен
Стены, опутав туманом мгновений
С брызгами дыма всевидящий крен.
Цирк торжествует под флагом свободы,
Мим, словно царь. Кардинал, словно плут,
Маской жонглирует вехи природы,
В струнах канатов развесив свой пруд.
Зритель ликует, грохочут фанфары,
Фарами пальцев взрывая фонтан.
Мы не на танках арийским угаром
Смачно рождаем предвечности план.
Гром комментатора, Зевсу подобный,
В Мецтли направил прожектор луны,
Степом на сцене дрожит холотропным,
Жаждет познания сей кутерьмы.
Гласом России играя на свитках,
Жар ненароком навлёк Коловрат,
Будто рисуя в закрытых открытках
Будды безликого новый возврат.
Точные цели – мутации знаний –
Прочно засели под скрежет умов
И разорвали пороги камланий,
Мы – поколенье мистерии снов!
Сева меж тем делом разглядывал внешний облик выступающего со сцены поэта и качал головой, порицая едва уловимым мимическим движением губ: “Ох и чудо-юдо! Откуда такой заморыш выкопался-то? Ну натуральный юродивый. Шмурдяк какой-то, разве что не дымится.” После Дель Овациуса выступало ещё несколько поэтов, однако Барбарискин к ним относился как-то очень уж спокойно, нейтрально. А после окончания поэтического вечера блохой поскакал брать у Овациуса автограф и чуть ли не интервьюировать его. Приглядевшись, Сева понял, что так и есть: Леонтий включил диктофон и уже вовсю задаёт вопросы, похоже, что для одной из своих будущих и, как всегда, запредельно скандальных извращённо полуперевранных статеек.
- Можете дать мне автограф? - лизоблюдски вился вокруг Дель Овациуса Барбарискин, подпрыгивая от нетерпеливости.
- Разумеется! - Ямбус расписался на милостиво подставленном Леонтием форзаце сборника стихов Овациуса. Книга называлась почему-то “Ломит доломит”. Почему именно “Ломит доломит”, Лисичкин так и не понял. То ли стихи похожи на геологическую породу, то ли от их звучания у читателя должно ломить в ушах, то ли поэтов ломает - и они пишут такие стихи. Кто же их поймёт-то, этих поэтов. Но уже последовал новый вопрос товарища, адресованный Ямбусу:
- Можете ли Вы рассказать, что для Вас является источником вдохновения, что на Вас снисходит, что на Вас влияет?
Сева про себя лишь усмехнулся такой дистиллированно банальной формулировке вопроса и столь же банальным возможностям для ответа на таковой, но вслух ничего не сказал, да и вообще вида не подал, а поэт совершенно неожиданно дал небольшой совет через вопрос:
- Слышали о таком направлении деятельности, как исследование феноменов и моделирование ситуаций в Сфере Проекций?
- Простите, что? - недоумевал Барбарискин.
- Сфера Проекций. Научно-исследовательский центр, занимающийся данными исследованиями и разработками сейчас как раз набирает добровольцев на тестирование и апробацию собственных разработок. Я вот поучаствовал в их программе - и стихи просто полились рекой. Я Вас уверяю, если Вы поэтического склада ума, то разработки научного центра принесут вам наиредчайшие впечатления, ощущения и идеи, отпечатающиеся в памяти на всю жизнь.
- Интерееееесно. - только и проговорил Леонтий, сглотнув слюну и захлопнув чуточку отвисшую челюсть.
- Да, у меня ведь их визитка есть. Могу Вам подарить. По сути дела, о своих впечатлениях от участия в перспективной программе, я и написал своё стихотворение. Возможно и отыскать иные слои значений. Каждый, как уже было сказано, решает сам. Если заинтересовались - приходите туда. А мне, извините, пора - меня ждут. - буквально сунув в руку Леонтию визитку сначала свою, а затем и научно-исследовательского центра, Ямбус Дель Овациус поспешно скрылся где-то в дверях дома культуры и смешался с народной толпой.
- Любопытно, а деньги за участие в этих программах дают? - поинтересовался Сева у товарища.
- Да кто же его знает. Может, и дают. Тебе вот, как бедному студенту, деньги совсем не помешают, а меня что-то не сильно прельщает участие в сомнительных экспериментах, смысл которых мне не объяснил даже их участник. Может, я бы и поучаствовал и написал о них статейку-другую для какой-нибудь жёлтой газетёнки, но у меня уже тематики для статей распланированы на два месяца вперёд, да плюс ещё “горячие” скандальные темы при неожиданных событиях в нашем городе. Не. Лучше уж ты поучаствуй, тем более, если деньги дают, подзаработаешь, а после я интервью у тебя возьму и напишу статейку уже по твоим словам, не растрачивая времени зазря.
Барбарискин великодушно, точно бы делая одолжение, передал визитку Лисичкину, хотя было явственно видно, что дело вовсе не в воображаемой или реальной опасности, которой могут подвергнуться участники таинственных экспериментов, уж чего-чего, а храбрости, переходящей порою в откровенную безбашенность, смешанную с концентратом наглости, Барбарискину было не занимать, что не раз помогало ему в профессиональной деятельности, да и жизни вообще. Нет, в этот раз Севе было видно совершенно точно - товарищу просто лень взваливать на себя дополнительный груз забот-работ, покуда старый горб таковых ещё не был до конца расхлёбан, так за чем же ещё что-то там делать и в чём-то там участвовать. Лень журналиста очень странно сочеталась с его повсеместностью деятельностного нососования. Складывалось необычайное впечатление, что Леонтий ленив для всего, кроме своей основной работы, ради которой он готов буквально лезть из кожи вон, но стоило шагнуть лишь чуть-чуть вправо или влево, и вот уж Барбарискина практически ничего больше не интересовало.
Сева Лисичкин, посмотрев на визитку, увидел на ней не слишком-то благозвучную, зато весьма загадочную аббревиатуру “НИЦРАККИ и ПИГЗКИПЧО”. “Интересно, что же это обозначает?” - подумал студент, решив на следующий же день после удачного или не очень удачно отсиженного занятия-семинара, наведаться в указанное заведение, и хотя бы примерно разузнать, что там да как, и что именно может потребоваться лично от него, от Севы. По сути дела, наука его достаточно сильно интересовала, это было одно из тех самых перспективных направлений, от которых он ни при каких обстоятельствах отказываться не желал, и поэтому на следующий день он уже не переживал по поводу своего всё-таки заваленного семинара и сниженного до четвёрки оценки за семестр, зато на всех крыльях, ногах и навострённых лыжах вдохновения нёсся со всей возможной скоростью на всех парах и под всеми парусами именно в указанном направлении.
Найти научное заведение оказалось довольно-таки непросто. Оно находилось практически за городом, в одном из окраинных его посёлков причём в каком-то закутке, втиснувшемся между двумя магазинчиками, детским садом и дворовой площадкой, окружавших научный центр со всех возможных сторон - не сказать, что Севастьян удивился данному ему раскладу вещей, ведь если бы этот центр находился где-то в центре города, то о нём бы, вероятно, знал бы каждый его житель. С другой стороны, что же заставило крупную организацию отправиться в подобную глухомань - вот в чём заключался вопрос. То ли у Центра не хватало средств на аренду в центре города, тогда возникал закономерный вопрос перспективности и научности проводимых в нём исследований, то ли он был полусекретный и решил в лишний раз не светиться, этот Центр.
Решив в лишний раз не предаваться излишним в сложившихся обстоятельствах размышлениям, Сева Лисичкин зашёл вовнутрь здания через двери, находившиеся прямо под крупной и чуточку уже успевшей окислиться от времени надписью из полуметровых в высоту алюминиевых букв, гласивших, как и следовало ожидать, “НИЦРАККИ и ПИГЗКИПЧО” без всяких пояснений и расшифровок. Здание научно-исследовательского центра представляло собой типичнейшую коробку советский времён постройки: серую, невзрачную, абсолютно ничем не выделяющуюся и не отличающуюся от сотен тысяч других таких же коробок, понатыканных в разных городах всего постсоветского пространства. Но было всё-таки что-то, сразу привлекавшее внимание и, радуя глаз, не могло оставаться незамеченным, а именно, идеальный порядок, абсолютно непривычно царивший вокруг на территории Центра и внутри него.
Постройка была огорожена невысоким и, по-видимому, не очень прочным решётчато-металлическим забором, из чего Севастьян несколько преждевременно сделал вывод, что никаких сверхсекретных экспериментов под эгидой государства в этом Центре не проводится. За оградой здания произрастали множественные пахуче-ярко-цветастые клумбы с, наверное, не менее как тремя десятками видов разнообразных цветов, и в то же самое время, в тот же самый момент все дорожки были асфальтированы и были учтены даже самые микроскопические детали гармонии: между клумбами располагались целые сады камней и несколько, правда, разросшиеся экологические альпийские горки, с которых, журча, стекали меленькие водные ручейки, изображавшие высокогорные бурные речушки.
Пространство вокруг Центра было красиво, лаконично и крайне ухоженно обустроено. Над главным входом, выделявшемся на фоне серости стен разве что высоким парадным крыльцом, покрашенным красноватой краской на своей лицевой стороне вертикалей ступенек, висел всё та же таинственная надпись с названием организации. Также без всяких расшифровок. “Чудесная аббревиатура!” - в который раз пронеслось в голове у Лисичкина. - “А главное, такая понятная. Ну “НИЦ” - ладно, научно-исследовательский центр. Но вот всё остальное-то, это что за такая хренотень неведомая, а?” Войдя вовнутрь, студент наткнулся на хмурого пожилого вахтёра, похожего всей своей харизматичной внешностью на дореволюционного казака в отставке. Вахтёр посмотрел на него и спросил:
- Так, Вы к кому это, молодой человек?
- Д-д-да, м-м-мне бы нас-ч-чёт исс-сс-сследований узнать-ть-ть-т-т-то бы. - стал от волнения заикаться Севастьян.
- Аааа! По исследованиям! Это, как его там, бета-тестирование что ль какое-то у них наверху творится, да проходите, конечно, на третий этаж, затем по коридору налево. Дойдёте до семнадцатого кабинета. Это девятая по счёту дверь справа.
- С-с-спасибо. - лаконично поблагодарил Сева, и не говоря больше ни слова принялся дословно выполнять данные ему охранником инструкции, поднявшись по лестнице на третий этаж. Без особого труда обнаружив требуемый кабинет, он постучался.
- Заходите. А Вы к нам по поводу? - донёсся из кабинета хорошо поставленный практически дикторский бас. Таким голосом здорово бы получалось читать патриотические политагитации, рекламировать чудодейственный прибор из трёх магнитиков для продления жизни до пятисот лет всего за девять тысяч девятьсот девяносто девять рублей или проводить сеансы массового гипноза населения по телевизору, что, в принципе, всё есть одно и то же.
- По поводу бета-тестирования. - не обнаружив препятствий к дальнейшему продвижению студент почувствовал себя увереннее и перестал заикаться.
- А. Понятно. Есть такое, всех желающих...бета-тестируем.
- И сразу вопрос...Можно?
- Можно? Это уж смотря какой вопрос. Может, и можно. А Может, и нельзя.
- Да мне бы узнать, оплата-то кая-нибудь будет за ваше тестирование?
- Мммммм. Оплата? Конечно, какая-никакая да будет. Даже если скорее никакая, чем какая, хе-хе. Мы своих работников уважаем, даже если они к нам нанимаются на временный срок. Давайте договор с Вами заключим теперь.
- А что там будет проводиться-то хоть?
- Не могу сказать, что конкретно там будет проводиться. У нас организация секретная, многоуровневая, гостайной окружённая, говорить ни о чём не велено. Вот кто мне сейчас даст гарантию, что я, допустим, расскажу тебе, выложу все наши тайные карты на блюдечке с голубой каёмочкой, а ты развернёшься - и всё - фюить, поминай, как звали, и расскажешь половине мира о разработках наших передовых. А с договором ты уже так просто не отвертишься, там отдельный пунктик о неразглашении имеется, да и фамилия-имя твои навеки в наших базах засядут.
Да и начну вот я сейчас болтать, а кто даст гарантию, что вон с того окна в доме напротив кто-нибудь специальным лазером не светит и колебания стекла нашего окошка не считывает да в речь не переводит. Или слабый индукционный ток, получающийся от колонок компьютера не усиливает, используя их как средство прослушки? А? У нас, конечно, глушилки всякие стоят, электромагнитное зашумление и вибрационное - слышишь, как стёкла специальный приборчик дребезжит - а всё-таки, как говорится в массах народных, перебдение недобдению предпочтительней будет! Кстати. Забыл предупредить. Выключи мобилку и вытащи батарейку. Тут тебе никаких телефонов - ни-ни! Не хватало ещё, чтобы наши секреты куда-нибудь в АНБ уплыли. Или улетели - кому как больше нравится. Мне вот никак не нравится. Так что отключай, отключай. Никакой тебе здесь техники, помни, студент, ты на территории засекреченной государственной структуры с требованиями по защите данных, относящихся к категории К1, то есть наиболее защищаемых. А ты думал тебе тут что, хухры-мухры какие-нибудь?
Сева ничего такого на самом деле про хухры-мухры вовсе и не думал, зато подумал совсем другое - что дядечка в пресловутом семнадцатом кабинете на третьем этаже Центра оказался самой что ни на есть старой закалки, а оттого, как бы это помягче казать, немного параноится, и ему бы в самый раз было служить в госбезе где-то с полвека с хвостиком тому назад, и не исключено, что оно когда-то так и обстояло в действительности. Подумать-то Сева подумал, но, на всякий, случай, решил благоразумно промолчать на только что услышанную им от хозяина кабинета словесную тираду, которая и к сему моменту ещё на закончилась:
- Да и вообще, если честно, понятия не имею, что такого они там делают. У каждого свой уровень знаний. Так что, если бы и захотел, то всё равно тебе тут ничего выболтать не смог бы.
- А это не опасно? - закономерно поинтересовался Лисичкин.
- Да нет, ну что Вы, какая тут может быть опасность. Я, как уже сказал, знать подробностей не уполномочен, но скажу лишь, что находиться ты будешь в кабинете, в тепле, светел и уюте. Не бойся, не больно. У нас институт чисто психологических исследований, мы не садисты, вскрывать тебя тут никто не будет. Разве что если сам после наших опытов вскроешься по собственной воле...да шучу, шучу. - с этими словами сотрудник исследовательского центра, как бы поперхнувшись, несколько напряжённо и недобро захихикал, а, может быть, и заикал от сухомятки - Севастьяну никак не удавалось однозначно интерпретировать издаваемые сотрудником зоологические звуки, напоминающие сосредоточенное пыхтение ёжика, вовсю тужащегося от запора .
- Хм. - осторожно хмыкнул Лисичкин. - Ладно, посмотрим, посмотрим.
- Так, возьмите бумаги, подпишите здесь, вот здесь и ещё вот тут.
- Сейчас почитаем договор. Ага. Ага-ага. Понятно. Готово. Подписал. Возьмите бумаги обратно.
- Ну один-то экземпляр себе оставьте. Вот, приберите сразу, чтоб не потерять, а то будут ещё к нам потом претензии какие-нибудь.
- Надеюсь, что не будут.
- Когда начинаем? Готов, так сказать, к труду и обороне?
- Да хоть сейчас. Готов.
- Уууууух. Да вижу, вижу. Вот вы, молодёжь, всегда так - кровь кипит, глаза горят, а ума-то нет нисколько. Давай-давай. Проходи. Так. Тебе...тебе на четырнадцатый, а, нет, на шестнадцатый, да на шестнадцатый этаж, лучше лифтом нашим воспользуйся. Там не заблудишься. Кабинет номер сто пятьдесят шесть. Вот тебе пропуск и все необходимые бумаги. Покажешь их сотруднику - а там уж он всё сделает, как нужно. Давай, успехов тебе. - с этими словами хозяин кабинета, так и не представившись по имени-отчеству, буквально вытолкал Севу за дверь мягким, но настойчивым движением рук.
В указанном сто пятьдесят шестом кабинете было и взаправду довольно уютно и тепло, хотя белые стены с потолком вызывали несколько неприятные ассоциации с зубоврачебным кабинетом, равно как и не совсем понятное оборудование, стоявшее повсюду и высокое медицинского вида кресло, смотревшееся бы идеальной парой бормашине, если бы таковая здесь решила бы поприсутствовать. Приглядевшись к обстановке, Лисичкин с облегчением понял, что ничего подобного стоматологическим принадлежностям в кабинете на самом деле не было, зато были какие-то устройства, напоминавшие не то полиграф, не то энцефалограф, не то машинку для погружения в состояния анабиоза во время межзвёздных путешествий из какого-нибудь забугорного фантастического боевичка про космос, для создания которого дизайнеры, аниматоры и видеокарты графических станций приложили гораздо больше усилий, чем, собственно, актёры.
Эти мысли как-то отвлекли Севу от мрачноватых предчувствий, основанных скорее на ещё детских впечатлениях от посещения поликлиники, нежели имевших какие-то реальные обоснования, и он окончательно успокоился и расслабился, испуг сменился почти эйфорическим интересом. Завидев метания севиной души, выраженно и последовательно отштамповывающиеся через сокращения его лицевых мимических мышц, сотрудник сто пятьдесят шестого кабинета Центра рассмеялся и обнадеживающе-дружелюбным тоном произнёс:
- Не переживай, зубы тут тебе драть точно никто не будет. Здесь у нас многие по первости пугаются, а затем...затем их отсюда за уши не оттащишь. Ладно, садись. В общем, объясняю твою первоочередную задачу. Ты должен протестировать так называемую “практику равновесного плетения”. У нас здесь организация секретная настолько, что всё увиденное тобой здесь, я ещё раз напоминаю, отныне относится к гостайне, в соответствии с подписанным тобою договором и соглашением о неразглашении информации. Но довольно демагогии. - сотрудник пошарил в подписанных Севастьяном бумагах, уверенно хмыкнул и едва заметно покачал головой, найдя потребовавшийся лист и продолжил свою речь. - Прекрасно. Просто прекрасно. Значит, я могу тебе теперь дать дальнейшие инструкции и пояснения по выполняемым тобою действиям.
У нас здесь открыт способ идеального хранения тайной информацией, её утечка при таком способе их хранения представляется практически невозможной - их не вынесут за пределы научно-исследовательского центра не только не-сотрудники, но даже и потенциальные злоумышленники среди сотрудников по одной-единственной элементарной причине - ни одного из этих документов нет ни в Центре, ни в одной из его информационных компьютерных сетей, систем, либо баз данных. Вообще нигде, понимаешь? И в то же время они, в определённом смысле, хранятся у нас, но только, повторюсь - в определённом смысле, ты можешь обыскать Центр от самых глубин подвала до вершин чердака, но всё же так ничего и не найти - ни бумаг и ни цифровых данных, потому что все наши сведения, равно как и вся проводимая сотрудниками работа происходит в так называемой Сфере Проекций. Полагаю, ты уже мог слышать это название, но вряд ли понимаешь его истинный смысл и безграничные возможности. Каждый из наших сотрудников из своего личного кабинета погружается на нужный слой Сферы, и уже именно на этом слое и производит всю ту работу, что за ним и закреплена по договору найма. Как ты понимаешь, со стороны увидеть, что сотрудник делает, что именно он читает и что исследует, создаёт, просто невозможно, но зато в состоянии Сферы Проекций каждый из нас взаимодействует, дополняя действиями и из результатами действия друг друга, помогая двигать прогресс в Российской Федерации и развивать его в дальнейшем.
А, так ты же не знаешь, чем является Сфера Проекций и как она устроена? Объясняю. Это состояние. Возможно, ты уже испытывал нечто подобное, когда пребывал между сном и явью на пробуждении и засыпании или неожиданно осознавал себя во сне. У тебя перед глазами могли проскальзывать реалистичные картинки, ты мог что-то почувствовать, услышать, узнать так, как если бы с тобой это происходило на самом деле - разница ощущений с реальностью хоть и имеется, но она настолько невелика, что её можно просто не принимать во внимание, да и работающие и взаимодействующие посредством цифровой аппаратной синхронизации между собой на слоях Проекций сотрудники НИЦРАККИ и ПИГЗКИПЧО отмечают б`ольшую интенсивность ощущений при нахождении на работе в Сфере, чем во время отдыха вечером в повседневной реальности.
Похожее случается иногда и без вспомогательных электронных устройств, когда ты уже почти проснулся, но ещё не пошевелился и не открыл глаза, либо наоборот, когда ты ложишься спать и начинается чувство проваливания, перемещения в пространстве - и вот ты видишь любые возможные картинки и слышишь разнообразные голоса, проносящиеся вокруг тебя в трёхмерном пространстве и переходящие за несколько мгновений в самые обычные сны. Именно в эти краткие моменты людям в буквальном смысле слова приоткрывается в буквальном смысле слова вход в почти безграничный мир почти безграничных возможностей., где можно встречаться, общаться на расстоянии, вместе работать, сохранять там результаты своей деятельности, результаты исследований и документы так, что никто не может их оттуда достать.
К сожалению, без наших инфосинхронизаторов всякий из нас одинок в безграничных мирах, открывающихся ему таким способом, а случайная целенаправленная синхронизация двух людей если и случается, то довольно-таки редко, практически зависит от воли случая и ещё тысяч многих других факторов, а потому расценивается чуть ли не как чудо проявления телепатии. Равно как и сохранение результатов труда возможно только посредством приборов, но, в отличие от компьютерных сетей, информация не хранится в самих приборах - они лишь запоминают те частоты электроактивности коры головного мозга, что позволяют учёным возвращаться к собственным наработкам и разработкам - и не более того.
Своего рода, синхронизаторы - это одновременно врата восприятия и ключ к ним, и оттого, каким ключом будут открыты эти врата, будет зависеть и то, что за ними в результате окажется. Да и само это состояние странствия по слоям Проекций крайне нестабильно и не может поддерживаться человеком без нашего оборудования в течение срока достаточного для разработки и проведения экспериментов, научных изысканий и многообразных исследований и открытий. Проблема заключается ещё также и в том, что человеку трудно удержать это чувство, которое проскальзывает перед ним при засыпании или при пробуждении - оно длится лишь мгновение, и человеку поэтому редко удаётся понять, когда именно цеплять чувство Сферы за хвост.
Спросишь, где же тогда действительно заключена информация? Последние открытия нашего научно-исследовательского центра подталкивают нас к выводам, что она в потоках наложения волн самого существования - и за пределами доступности нашего бодрствующего сознания, постоянно перед глазами, но они не видят, прямо здесь и сейчас, но просыпаясь, мы навеки забываем, как дотянуться до этой информации, точно некая часть нашего разума засыпает в бодрствовании, просыпаясь лишь во сне, причём всякий раз немного по-разному.
Человек способен натренировать в себе “чувство ключа”, позволяющее ему каждый раз открывать врата именно на те слои Сферы Проекций, которые ему в данный момент необходимы и, таким образом, общаться с теми, кто прошёл через те же самые врата, открыв их тем же ключом, но без цифрового оборудования на подобные тренировки может уйти полжизни, без точного же и мастерского управления “чувством ключа” мы оказываемся способны встречать на слоях только свои собственные проекции, маскирующиеся под других людей, порою, со всей присущей им театральной изысканностью, и реальной пользы от подобных встреч на деле не столь уж и много, если ты, конечно, ни какой-нибудь там извращенец, поскольку можешь делать со своими проекциями ума всё, что только заблагорассудится. Ну или если ты не любитель побеседовать с голосами в своей голове и послушать их советов, даже если эти голоса обретают кажущуюся фотореалистичную материальность, благовидный облик и высоко драматизированное поведение, исполненное видимых чувств, духовности и экспрессии. Вот для того, прежде всего, и нужны наши наработки в области синхронизации с состоянием Сферы Проекций - для того, чтобы действительно общаться там друг с другом, а не просто мерещиться, беседуя, в действительности, лишь сам с собой...
http://www.proza.ru/2015/10/15/792
|
| |
| |
