Арт-студия "Вереск"

Прошло не столь уж много времени с тех пор, как зародилось это удивительное, во многом пагубное увлечение в среде золотой молодёжи крупных городов - заказывать себе на ужин странное блюдо под названием “Рукощупы в мармеладе”, пытаясь всё-таки отыскать ответ на всех уже давно мучающий вопрос, из чего же блюдо сие готовят, и каким способом добывают ингредиенты для его приготовления. На многообразных интернет-форумах на эту тему разгорались жаркие дебаты, где новоявленные гуру-гурманы описывали свои варианты рецептов для приготовления рукощупов, однако ни один из этих ухищрений изощрённого - а местами даже извращённого - кулинарного ума на поверку не выдерживал и малейшей критики при сравнении получающегося блюда с оригиналом, хотя от рецептурного разнообразия разбегались глаза, а мысли не поспевали за интуицией, повесивший в воздухе главный вопрос: кто же из кулинаров-экспериментаторов всё-таки прав? 
Одни предполагали, что в состав рукощупов входят молодые побеги сельдерея под чесночно-маракуйевым соусом с примесью мяса креветки, выдержанном в яблочном уксусе, с мякотью гуавы и авокадо в хрене, тогда как другие предлагали свои варианты с добавлением проперчённого йогурта, перебродившего сладкого кваса, призадумавшихся кальмаров, а также минтая второй свежести под соевым или даже рыбным соусами с добавлением васаби вместо хрена и имбирём вместо сельдерея. 
И все же те бедолаги, которых чёрт дёрнул самостоятельно воспользоваться приведенными в Интернете рецептами рукощупов, всегда с долей некоторого сожаления от получившегося результата обнаруживали, что вкус приготовленных  ими блюда не идёт ни в какое сравнение с изысками вкусового букета настоящих рукощупов в мармеладе, подаваемых в одном-лишь единственном ранее малоизвестном ресторанчике, который и поднялся-то разве что из-за зашкаливающей популярности своего таинственного коронного блюда. Да и исходя из приводимых в открытых источниках рецептов действительно оставалось загадкой за семью печатями, причём здесь, собственно, мармелад, тогда как в настоящем блюде он действительно и недвусмысленно присутствовал, хоть и какой-то чуточку странноватый во всех смыслах. 
Товароведы на службе у Организации Здравоохранения всеми своими исполнительными органами пытались вытребовать рецепт модного и сверхпопулярного блюда, интересуясь данным вопросом ничуть не меньше остальных, а особенно обращая внимание на необходимость проверки безопасности кулинарного изделия. Владелец ресторана ответил тогда на их не предполагающее никаких неоднозначных трактовок ультимативное письмо своим другим письмом, весь смысл которого заключался всего в двух словах, словно бы скользивших постоянно через сухое и важное многословие официально-делового стиля переписки, а именно: “Секрет фирмы”. 
На самом письме вместе с юридически зарегистрированной печатью ресторана стояла маленькая пентаграммка с общепринятой символикой рукощупов, уже породившей к тому времени многочисленные вариации в виде десятков используемых в соцсетях, месенджерах и даже voip-клиентах смайлов - как с щупиками, но без мармелада, так и наоборот. В комитете здравоохранения предположили, конечно, что пентаграммка в письме имеет, наверное, какое-то делопроизводственное значение, однако, какое именно, понять так и не смогли. А посещаемость маленького, никогда и никому ранее почти не известного ресторанчика продолжала со временем всё лишь возрастать да возрастать. 
Я решил в то время тоже поужинать хитом сезона среди гурманов, как это было популярно делать, разгадывая, как паззл, рецепт рукощупов, в то же время расслабленно, незатейливо и как бы мимоходом потягивая тёмный английский эль из большой деревянной кружки, больше похожей на маленький промасленный морской бочонок, одновременно задумчиво ковыряя вилкой в только что принесённых мне рукощупах в мармеладе. Насколько я мог судить, практически весь окружавший меня контингент, за исключением разве что нескольких случайно заезжих туристов, поедал то же самое блюдо. Эх, а для чего же сюда ещё приходят, как ни за новым брендом если и не сего мира, то, по крайней мере, сего заведения? “Грустно”, - подумал я. - “Похоже, что это уже становится мейнстримом”, - мои мысли словно бы превращали откуда-то возникавшие у меня в голове образы в складную мозаику логически взаимосвязанных картин. При этом возникала иллюзия, словно мысли эти звучали бодро-праздничным голосом диктора-агитатора откуда-то из-за стены. 
“Стоп, а если этот голос действительно прозвучал? Или это я просто уже не замечаю, как вслух разговариваю сам с собой?” - у меня пушистые мурашки пробежали по коже мягкой поступью, точно бы по персидскому ковру ступала, едва касаясь поверхности мягкой когтистой лапкой, её Величество госпожа Паранойя, продвигаясь приставным шагом неторопливо в моём направлении, сладко урча и поблескивая зеленоватыми звёздочками газ ночного зрения. 
- Расслабься, парень, остынь. Всё в порядке. - кто-то положил мне руку на плечо. Я резко обернулся. За мной стоял странный человек среднего роста, слегка патлатый и подлысоватый одновременно, небритый и в майке, облика внешнего, надобно отметить, совершенно не ресторанного. Его потрепанный длиннополый плащ цвета хаки развевался где-то в районе ног потёртой тряпицей ещё не полностью урбанизированной уборщицы, производя самое жалкое впечатление из тех, которые он только способен был произвести. Хотя его этот факт нисколечко, похоже, не беспокоил. Человек носил вышедшие из моды лет сорок назад серо-зеленые брюки военного образца, длинные сапоги на стертых в пыль подошвах и, если уж судить в целом, то он производил впечатление то ли убежденного борца за абсолютно никому неизвестные и ненужные идеи, либо просто маргинала, вышедшего из среды интеллигенции. Я даже подумал, что, вероятно, именно так выглядел бы сейчас Че Гевара, если бы до сих пор жив ещё был жив. 
Но самыми странными, необычайными и пугающими были в человеке его глаза: глубоко посаженные, окаймлённые вековыми синяками от почечной недостаточности, они своей непроглядной неопределенной целеустремленностью по-ночному чернильно-студенистой темноты больше походили на глаза какой-то мудрой хищной птицы или хотя бы уставшего от жизни в постоянном перенапряжении разведчика, чей долгий - или не очень, это уж как повезёт - отведенный ему срок существования на нашей Земле уже близился к закономерному завершающему этапу. 
- Позвольте представиться. - потрёпанного вида человек протянул теплую и шероховатую, но крайней бледноты ладонь руки, в которой еще чувствовались отголоска биения цвета жизни. - Я - Эрнесто Митрович Эдельвейсо, охотник. Ведь что они говорят, что творят? Ты хоть понимаешь, чем чревато всё это безумие, всё это увлечение рукощупами? Нет? А я понимаю! - Эрнесто Эдельвейсо производил впечатление человека не вполне здравого рассудка. - Вот эти, эти. - он совершенно бесцеремонно ткнул пальцем в сторону двух гламурных, похожих на молодых и пафосных европейских содомитов, клубных мальчиков в серебристо-блестящих рубашках. - Два дивно выпендрёжные чуда-юда, одно из которых без умолку болтает по своему яблофону очередной модели, а вон тот хлопец так и вовсе изрядно подвыпивший. - сказал Эрнесто, указав на бледного студента мятого вида, остекленело глазеющего куда-то в сторону висящего под потолком дисплея, демонстративно изливающего на посетителей тошнотворное карамельно-слащавое содержимое евродэнс-клипов и прямо-таки вторящее им во всех чертах и чёрточках клубное музыкальное сопровождение, лишённое даже намёков на фантазию или разнообразие. 
 - Вы здесь, пожалуй, единственный кто производит впечатление человека, умеющего одновременно вмещать в черепную коробку до нескольких мыслей, а не только свободолюбивый простор ветреной пустоты, как у наших соседей по столикам. Были бы Вы так любезны объяснить мне, что вообще происходит? Лично я не вижу здесь никакой проблемы по поводу рукощупов, разве что одни загадки. - спросил я Эрнесто, подумав, что по тому как он только что охарактеризовал указанные им при помощи кряжистого пальца типажи личностей, по этому экзотичному в своей велеречивости охотнику плачет сам великий и ужасный Кащенко, прямо-таки обливаясь крокодильими слезами.
 - Знали бы каждый из этих людей, что охотники моего типа способны не только умерщвлять, но и воскрешать. Нам с тобой предстоит охота на вредителей, мы будем истреблять браконьеров глубин! 
“Глубин?” - я удивленно подумал, приподняв брови, спросив у охотника вслух: “А мы что, разве готовимся к охоте, чтобы найти браконьеров в то время, когда все здесь интересуются происхождением фирменного блюда сего распрекрасного заведения?” 
- Да что тебе объяснять-то вообще, вот сам всё и увидишь, услышишь и почувствуешь. - мой собеседник махнул рукой. Этот его жест сопровождался в немалой степени загадочным выражением лица. На миг мне показалось что вокруг рук Эрнесто колышутся, точно бы атласный красный бархат в пламенеющих всполохах и отлетающих искрах костра, язычки из горячего воздуха, а все лампы в виде старинных свечей на стенах расступились позади него и обволакивают тело Эдельвейсо таким образом, что он оказывается обёрнут в объятиях стен, как в тугом обтягивающем плаще. 
Эта иллюзия, а быть может, и действительное восприятие длилась всего лишь короткие секунды, затем охотник посмотрел на меня своими непроницаемыми и глубоко посаженными чёрными икринками глаз, и тотчас же возникло странное ощущение, будто бы я проваливаюсь, откопировавшись или просто разделившись пополам в два глубоких, практически бездонных туннеля, в конце каждого из которых мерцало отблесками некое трудновыразимое таинственного свойства пространство без чётко очерченных границ. Он тогда взял меня за рукав и мягко попросил: “Пойдем со мной, мне нужна твоя помощь.” 
Я, точно тряпичная кукла, побрел за Эрнесто, не имея ни сил ни воли, и сама же странное, что было в происходящей вокруг ситуации, кроме самой ситуации, так это полнейшее отсутствие желания сопротивляться воле чудаковатого человека, куда-то и зачем-то меня ведущего, вроде как поохотиться на браконьеров, что следовало из его смутно-сумбурного предыдущего объяснения. В ушах моих гудело, горло пересохло, а всё тело ныло, саднило и покалывало, когда мы вышли на улицу и прошли несколько домов. 
Зайдя в очередном доме - шестом или седьмом, я точно не считал - куда-то в подвал и сев на кресло явно футуристического вида в ровным счётом такого же свойства обстановке, мы подключились к запутанному нагромождению каких-то металлических проводов, шлейфов и шлангов, обнимавших кресло со всех сторон, как жених невесту или смирительная рубашка - пациента. У меня по до сих пор непонятной причине даже не возникло никаких вопросов, когда Эрнесто надвинул мне на лоб огромный блестящий свежеотполированный с перламутровой поверхностью обод, разместив по всему телу бессчётное число электродов на присосках,  предварительно обмазав меня чем-то вязким и невысыхающим, по-видимому, для лучшего контакта с датчиками на электродах. Семь из них были самыми крупными и плотно цеплялись вдоль тела, оставляя ощущение резиново пружинящего на позвоночнике и чуточку покалывающего, как электрофорез, механического тентакля из безумных фантазий какого-нибудь креативного японца, особо глубоко проникшегося в своё время национальным духом Ямато и желающего внедрить этот дух во всех остальных жителей планеты Земля посредством всё того же резинового тентакля.
 - Не бойся, это стандартный ускоритель энергетических центров человека и его энергоканалов, прозванных индусами над`и, позволяет даже неподготовленным людям испытать подъём энергии Кундалини со всеми вытекающими последствиями и открывающимися возможностями. В общем и целом, это давно испытанный и апробированный в лабораторных экспериментах не одну и даже не две тысячи раз сверхнадежный, нужный и важный инструмент настоящего охотника. - с этими произнесёнными им словами Эрнесто потыкал кривобокими пятернями по сенсорному дисплею установок и параметров, выбирая какие-то ему одному лишь известные характеристики и режимы. - Уверен, сидячий полуспящий режим тебе подойдет в самый раз - ты так обожрался своими любимыми рукощупами, что едва на ногах стоишь, да и сам по себе, вроде, далеко не чемпион-атлет, в конце-то концов. Скорее уж, чемпион котлет, с таким-то отменным аппетитом. - чуточку прихохотнув, этот новоявленный знакомый надвинул на меня верхнюю половину электродной шапочки, потуже стянув перламутровый обод и забираясь сам точно в такое же кресло напротив, привычными движениями уверенно обустраиваясь и блаженно прикрывая глаза, как опытный йог-солнцеед или греющийся всё на том же солнышке лежебока-кот. 
В ушах - звук от наушников, от электродов - покалывания по всему телу и чувство тепла. “Такое чувство, что я сейчас - брюхоногий моллюск-прудовик, и кто-то щекочет мою пяточку!” - пронеслась у меня в голове, а точнее даже пробормотала где-то в глубинах черепной коробки, не окончательно адекватная мысль, учитывая то состояние, в котором я в тот момент зачем-то пребывал вместо того, чтобы плюнуть на подобные эксперименты и отправиться домой разгребать накопившиеся дела. Куда там! Даже если бы я захотел так поступить, то теперь уже точно не успел бы. 
Последовала резкая вспышка. Белый яркий свет, льющийся отовсюду. А после основание копчика словно взорвалось вибрацией в такт расходящегося во все стороны сигнала волн. На какой-то момент у меня столь крепко перехватило дыхание, что в памяти всплыл бутерброд с ядрёной горчицей, а как только он уплыл, беззвучным выстрелом рассыпались переливчатые вспышки окружавшей нас комнаты, раздвинувшейся в каком-то новом, ещё явно малоисследованном и безостановочно меняющимся пространстве, встрявшем клином где-то между других, гораздо более известных пространств, одно из которых видится нам реальным, тогда как другое открывает врата в пучины океана сновидений. 
Мощные разряды молний, точно небесные трещины, достигающие  горизонта, перекатывались снизу вверх и в обратном направлении - сверху вниз - вдоль позвоночника, рассыпчатыми фейерверками врываясь в молчание внутри головы в моменты пульсаций ритмичного пьезоэкстаза, словно медно-серебряный звон струн, цепляемых изнутри рефлекторно подрагивающим нервным тиком, щекотал волосы, лоб, лицо и такой же сладострастной щекоткой раскатывался из солнечного сплетения, захватывая дух и набирая подъемную волну биений слегка притупляющуюся к кончикам пальцев, создавая тактильное ощущение размешивания пальцами тёплой воды в ковшике, но не угасая у до конца. Вибрации тока на поверку оказались до парадоксального совершенно безболезненными, зато очень радостными и оптимистичными, хоть и чуточку тошнотворными, да и то исключительно по причине вызываемого этим током волнения вследствие непривычности ощущений, сполна раскатывающихся по всей поверхности кожи. 
И вот уж новая волна снисходит, а за ней вослед - всё новая и новая, дабы ещё более возвысить и ещё приподнять этот пик, казалось бы, достигшая предела точка электрического экстаза в теле. Щекотка распускается цветком в бесконечности света неразделимой целостности, колышется полем нежных лепестков от края горизонта и до другого края, но бутоны щекотки вибраций будто не могут распуститься, и поэтому движение их, подобное следу сёрфингиста, летящего на гигантской волне ночного неба куда-то в сторону Луны, повторяется и приподнимается в своём бесконечном и никогда не угасающем цикле. По позвоночнику со всё нарастающей частотой продолжают катиться новые шары энергии, взрываясь в своей увеличивающейся скорости, обращённой в блеск единственной ноты, в дребезжание одной струны, разлетаясь ещё мгновение назад невыраженной сингулярностью во вложенные, как луковица, слои полноценных множественных вариаций Вселенных внутри моей головы. 
И мой взгляд, уже не привязанный к единственной точке на Земле, а разлившийся всепроникающими потоками безводных рек в каждый закоулок всего существующего, пронизывает живыми лесками светящихся золотистых натяжений каждый камушек, каждую травинку, и каждый даже самый невообразимый ландшафт иных планет или даже иных миров, любое живое существо и неживое вещество, точно они обязаны звону этой мировой ноты своим всеединым существованием, и этой же нотой существования прорываются в свойство быть или казаться самими собой и самовыражаются созданием разновозможных типажей и шаблонов формирования целостных восприятий.  
Наступил некий момент, в котором картина вселенского взаимопроникновения донельзя стала прозрачной и ясной: мы с охотником разговаривали внутри какой-то прозрачной сферы, похожей на помесь батискафа с мыльным пузырём, продавливающим пространство на расстоянии двух метров от поверхности тела чем-то наподобие силового поля или кардинальной разницы энергий, разделяющих пространства внутри и снаружи сферы и не позволяя им смешиваться, как не смешиваются краски на принципиально несовместимых основах в своём составе. 
Поверхность разделения сферы скользила какими-то смутно вспыхивающим то там, то здесь рисунками, образами и сценами, а прямо перед глазами, даже не достигая поверхности разделения, но словно бы в какой-то иной плоскости воспроизведения, с потрясающей скоростью проносились внеземные пейзажи запредельный яркости и красы, проходили тысячелетия и развивались циклами расцвета и увядания чудаковатые и никому не известные цивилизации необычайных существ, распускались пестрые растения, малость инопланетного облика, превращаясь в меняющие форму и размеры искусные произведения средневековой архитектуры, инкрустированные друзами кристаллов драгоценных камений, то матово светящихся изнутри, то вдруг вспыхивающих ослепительно разноцветным блеском запредельной интенсивности, вписываясь в математически точный центральносимметричный вращающийся орнамент, не останавливающийся ни на секунду в оплавляющихся формах меняющих цвета высокодетализированных абстрактных картин. 
Вокруг нас с Эрнесто Митровичем расползались текучие малахитовые змейки и, распластываясь узорами, превращались в изгибы таёжных рек и оперения редких экваториальных птиц, подобных павлинам, но с узорами оперения гораздо более сложными и значительно более прекрасными и многообразными, которые, в свою очередь, превращались в исполинские крылья бабочек, уносящихся, легко порхая в этих пучинах межмирья, как электрические скаты в водах морских, куда-то за пределы зрения. 
П`аром туманных пылинок, увеличенных в тысячи раз, перемещались прямо в густом геле пространства зеркальные шары, стеклянистым блеском отражавшие собственные округлые бока, образуя овалы зеркальных коридоров, взаимопроникающих в давно забытые воспоминания каждого из нас и являющие увековеченные в каменнометаллической изоляции бронзы и мрамора образы некогда известных человечеству сильных мира сего, а ныне обращённых в лишь в смутное знание о том, что где-то и когда-то каждый из нас их видел, но крепко и надёжно забыл об этом ещё, пожалуй, в череде прошлых воплощений. 
Мы на этом калейдоскопе образов крутились в водовороте пространства, наблюдая окружающую шарообразную форму реальности сразу из множества точек. Поддерживаемые одним лишь дыханием ветра чужеродности пространств, от которых ум человеческий, как правило, закрыт плотно и надёжно, мы не уставали поражаться искажённым иллюзиям людей и зверей, метаясь вместе с ними порою даже против собственной воли, оставив где-то с одной стороны громады туманностей раскалённого газа, а с другой - мириады фрактальных папоротников, отпечатков древнейших рептилий и зеркальных механизмов, трясущих хоботками, как разжиревшие хромированные шмели с окулярами в бронзовой оправе, что рассыпались тут же деревянными лучами, плавящимися в линии телевизионной развёрстки агитплакатов, увиденных из ближайшей канавы изгибами рыбьих шариков глаз, а взрывающиеся фрукты разбрызгивались пятнистыми кляксами, расползавшимися очертаниями внеземных континентов и ветвистых тварей из теста Роршаха. 
Вдруг наш полёт был прерван стеной, на которой был вычерчен тончайший слой графических схем и символов, напоминавших первобытную наскальную живопись и включавших все даже самые невообразимые мелочи, при этом изображая вместо оленей и бизонов что-то не поддающееся точному пониманию и трактовке. Пред стеной нас с Эдельвейсо встретило удивительное существо, чья голова напоминала ясный, как свежекупленный чугунный котелок, и до блеска отполированный белый череп некоего исполинского животного древних времён, а передние конечности его свисали обрывками трепыхающихся, бурлящих в окружающем пространстве и сокращающихся желейных приторно окрашенных щупиков, похожих на продаваемые в продуктовых магазинах и супермаркетах полупрозрачных фруктовых червячков-мармеладок, принимающих любую форму и невообразимо ароматизированных всевозможными пахучими химикатами и окрашенных, наверное, пищевыми красителями. Спасибо, хоть не анилиновыми. 
- Этот его образ мы создали сами, а тело его от образа, воспринятого кем-то со стороны, всегда и всенепременно распластывается в воображаемую со стороны форму. Он - несчастная сущность, ведь мы, люди, сковали его формой, выдуманной нами самими, но от этого не становящейся более удобной для бедного жителя данной проекции. То, что удобно и понятно людям, как правило, вовсе не так удобно и понятно сущностям. Справедливо и обратное. - произнес Эрнесто. - Да, теперь ты видишь действительно бесконечный источник для сбора рукощупов - видишь, как они кипят вокруг нас? Ибо подобен их носитель маленькой тростинке, пропускающей через мыслеформу самого себя по капле целое море, кажущееся нам мармеладом, но исконно чужеродным по действительной сути своей, питающей живущие здесь существа. Мы же, если тебе так угодно, просто материализуем их мармелад силой собственного восприятия, но он нужен им и сам, как крахмал - картофелю или сало - поросёнку.  
В этот момент картинка древнего создания отделилась от стены, чуточку отдалившись от неё на некоторое расстояние, и перед нами появилась её уже полностью трёхмерная проекция, тогда как ранее трёхмерными были лишь воспринятые нами мармеладные рукощупы этой проекции. Существо пропускало через меняющиеся корешки своих конечностей тот самый щекотный ток таким образом, что сверху сквозь полупрозрачную костяную лысину носителя рукощупов обозначилась Этерна точной геометрии объёмных примитивов, в глубине бултыхания которых разместился город под куполом из идеально точно выверенного алмазного стекла, под котором рвалось на свободу пространство вечных вопросов и проблем человечества, а приоткрывающиеся клапаны вобрали в эти полеты во всех направлениях недостижимых мыслей, открывшихся неуправляемой, но безмерно великой силе. 
Это была сила жизни, направленно развёрстываемая за гранями шор наших взглядов и мнений, центростремительно притягиваясь к состояниям, определённым единым, неразрывным и всеопределяющим ходом самого существования, надевая маски природных явлений, жизней существ во всех слоях проекций, волн времени и уровней пространств, облачаясь и в плащ круговерти человеческих цивилизаций, существовавших в различные времена, начиная от самых древних, радостно достигших наивысших форм проявления себя в меру счастливыми человеческими жизнями, нанизанным на самоорганизующиеся, самоподдерживающиеся и саморазрушающиеся структуры сквозь столетия событий, свершений и преобразовании.
Незаметно подкрались тени. Они кружили вокруг улыбающегося, похожего на череп с щупальцами существа, они целенаправленно провоцировали его на защиту и раздражение. Ветер вокруг меня и Эрнесто Эдельвейсо усиливался, переплетаясь с лёгкими сеточками теней. А их взаимосвязи разрывали источник рукощупов, голограммой проецирующийся перед нами, лишь через мгновение соединяя его вновь, чем порождали новые реальности, новые судьбы и никому неизвестные пространства, высвечиваемые из вьющихся завитков наскальной живописи и открывающие, возможно, доселе нереализованные и даже неосознанные возможности случайного сочетания порождающих всё вокруг, но столь урезанно ограниченных локальных свойств. 
- Теперь ты понимаешь зато, почему эти рукощупы в мармеладе столько стоят в том ресторанчике, попробуй-ка ты их добудь. Треклятые браконьеры, являющиеся сюда в виде теней люди, поймали бедную наскальную сущность и доят её теперь, рукощупы ей ради наживы обрубают в угоду избалованным гурманам, как быстро отрастающий бамбук. - прокричал мне сквозь шторм и шквал теневой бури Эрнесто. - Ты наконец-то осознал почему добыча рукощупов невероятно и даже невменяемо опасна? Они ведь протянуты сквозь гиперпространство, а при поедании их, мармеладные рукощупы саморазрушением взаимосвязанно и закономерно разрушают и застоявшиеся законы с порядками существования, они смешивают возможности плоскостей, в которых парят просторы широких душ нараспашку, живущих во всех этих всепроникающих щупиках, которые, в конечном итоге, будут столь бесцеремонно и глупо съедены средними обывателями, не имеющими ни малейшего представления, что поглощают вовнутрь своих желудков целые параллельные вселенные, как ещё совсем недавно не имел подобного представления и ты сам. 

Но обратной стороной употребления подобного пикантного блюда становится установление связи друг с другом сквозь канал поглощенных и разрезанных рукощупов, пытающихся собственное существование донести хотя бы в изменённой форме до каждого из любителей ресторанно покушать странную иноземную бяку, а ведь они никак не могут догадываться, что дух их отныне изъеден энергией рукощупов, как маслёнок - червяками, а оттого необратимо искажён до неузнаваемости! Ты только посмотри на весь этот ресторанный контингент - в кого они только превратились? А ведь были нормальные люди, пока не ели эти потусторонние щупальца. Мы вот никак не можем допустить продолжения всего этого, понимаешь! 
Огонь, пожаром моментально распространившийся сразу во все стороны от Эрнесто, гудел вихрями плазматических протуберанцев пронзительно и всепоглощающе, словно пятна всплесков на жидкой газовой поверхности раздувающегося красного гиганта, проглатывающего свои планеты. Меня тотчас же выбросило наружу, в ту самую комнату с чакральными ускорителями, откуда и начинался наш с Эрнесто путь в неизведанное. Мне лишь слегка опалило поверхность волосков на тыльной стороне ладоней, а охотник, потративший, по-видимому, слишком много энергии, бессознательно подрагивал, ещё пребывая, по-видимому, в пространстве добычи рукощупов...