| Психокуб | Дата: Понедельник, 16.05.2016, 20:24 | Сообщение # 1 |
|
Месье
Группа: Администраторы
Сообщений: 293
Статус: Где-то там
| Многократно и многообразно сталкиваясь в течение жизни с зачастую абсурдными идеями религиозной метафизики, складывающейся из сочетания недоказуемых аксиом и чистейшего софизма, и будучи вынужденным иногда вступать в бессмысленные и утомительные споры с индивидами, упорно и напористо убеждёнными в истинности креационистских идей, я решил упорядочить для себя и для читателей выводы всех тех многочисленных мировоззренческих аспектов, что были вскрыты в упомянутых спорах, заодно избавив себя впоследствии от вытягивающего все силы трепания языком в компании набожных собеседников.
Следует отметить, что с тех пор, как проповедники классического научного атеизма материалистического толка не очень-то успешно пытались критиковать церковь, религию и опровергать существование какого бы то ни было Бога или богов, научная и философская мысль шагнула далеко вперёд, совершив качественный парадигматический скачок от ньютоно-картезианских идей в картине мира и теории гипнотической суггестии в психологии до теории относительности и квантовой физики, вкупе с импринтным подходом в психологии восприятия. Во многом, именно устаревшая методология и привела к провалу доказательств научного атеизма, поскольку, если вдуматься, принятые материализмом аксиомы о мире как трёхмерном пространстве, состоящем из материи, рассматриваемой в качестве реальности, данной нам в ощущениях, и об адекватности восприятия как эмпирического опыта человека, так и показателей всевозможных приборов, ничуть не меньше опираются на вопрос априорной веры в «то, что это именно так и есть», нежели любая из существующих религий.
В прогрессивном двадцатом веке, когда в научном мировоззрении произвела своё революционное торжественное шествие теория Эйнштейна, идеи Макса Планка, Эрвина Шрёдингера и Вернера Гейзенберга, размышления, основанные на единой системе координат и искренней убеждённости в непогрешимости и окончательности научной картины мира, выглядели не только устаревшими, но и насквозь наивными. Попытка опровержения существования Бога не удалась. Да и как могло быть иначе? Системы атеистических доказательств сводились к научным реинтерпретациям фактов всевозможных «священных книг» и поискам исторических параллелей, причём оставаясь, во-многом, лишь гипотетическими. Что же касается сугубо онтологических сфер, в которые религия традиционно и помещает представления о Боге, то куцый материализм, чей мир - атомно-молекулярный «аквариум» размером с Космос, вовсе не был способен ничего объяснить или опровергнуть, поскольку методология научного атеизма попросту не «дотягивалась» до рассмотрения сфер, лежащих за пределами данного нам опыта. Не воспринимаемое и не регистрируемое никакими приборами предполагалось вообще не существующим.
Фактически, религия и материализм не находили никаких общих сфер пересечения в силу того, что представляли (и представляют поныне) принципиально разные системы отсчёта, согласующиеся лишь в одном - ни априорные постулаты религии, ни априорные постулаты материализма не удовлетворяли критерию научности Поппера, поскольку не могли быть математически доказаны, либо опровергнуты в своей первооснове. Материализм оказался ещё одной парадоксальной «верой». Провал и последовавший за ним кризис научного атеизма надолго отвернули учёных от попыток доказать или опровергнуть существование Бога во Вселенной - сейчас в серьёзной научной среде рассуждать о подобных вещах как-то вроде бы даже неприлично: посмотрят, как на идиота и поднимут курам на смех. И вроде бы нигде не оговорено вето на подобные рассуждения, но страх учёного по уши увязнуть в трясине метафизики настолько велик и реакционен, что, кажется, почти никто не заметил, как человеческая цивилизация «тихой сапой» подошла к тому качественному уровню познания в науке и философии, когда появилась возможность достичь хотя бы отблеска сфер непознанного, всецело лежащего за пределами любого опыта и любых словесных конструкций.
Конечно, семантическое описание таких вот «отблесков» на любом языке землян обязательно вызовет уйму искажений и перекосов в восприятии данных идей, но это всё же лучше, чем не двигаться вовсе. Нужно сделать лишь шаг, заглянуть за грань - и увидеть, есть там какой-то Бог или вообще никого нет и даже искать некого. Вот я и попробую сделать этот шаг. Кто-то же должен начать, а там уж видно будет, куда способна затянуть сия вереница идей и восприятий. Естественно, вопросы о «божественности» или «природности» мироздания не могут обсуждаться отдельно от вопросов, затрагивающих церковь и религию в целом, если мы хотим достичь хотя бы относительной комплексности и максимальной объективности совершаемого обзора.
Тот факт, что религия и государственность взаимосвязаны непосредственным образом, ни у кого уже давно не вызывает особых сомнений, да и самая мысль эта настолько кажется банальной, что набила оскомину у каждого, кто более или менее подробно пробовал задумываться на рассматриваемую нами тему. Во времена становления религиозных систем, они обязательно должны были выдержать «поверку на лояльность и пригодность» в качестве общегосударственной идеологии. Действительно, что ещё способно было призвать целые народы к прядку и унифицированным проявлениям жизни, как не откровения «данные свыше»? И чем в большей степени эти самые «откровения» были ясны и понятны для среднестатистического интеллекта толпы, и чем более казались подобны закону, не предполагающему множественности толкований, тем было лучше для государства.
С другой стороны, религии вынуждены были следовать и диаметрально противоположной задаче - мистифицировать собственные послания, дабы таковые не казались слишком уж человеческими, зато внушали сокровенный трепет перед «мудростию божественной». Именно тонкий и гармоничный баланс между внушаемым народу чувством «высокой запредельности», вкупе с обещаниями «райских кущ» (Абсолюта, Пустоты, Самадхи, Нирваны - опционально), и столь же высоким уровнем общественной полезности являли собой ведущий критерий отличия «годной» религии от бесполезной. По этой причине запредельная метафизика даосов, дошедших чуть ли не до квантовых идей ещё две с половиной тысячи лет тому назад, проиграла конфуцианству, закабалённому условностями беспрерывного ритуала и повсеместной упорядоченности. По этой же причине местным языческим верованиям в Киевской Руси пришлось уступить насаждавшемуся тогда христианству.
Таким образом, теософия стала, своего рода, до-законодательной юриспруденцией, а сама религия - сборником ранних форм кодексов, нарушать которые у народа не возникало никакого желания, ибо писания внушали «страх, ужас и священный трепет». Однако необходимо обратить внимание и на знаковое отличие: религиозные постулаты распространялись не только на сферу внешних взаимодействий человека, но широко табуировали и многие особенности и возможности сферы психической, а повторяемый из поколения в поколение опыт подобного «ментального купирования», в итоге, приводил к однообразному, убогому и неполноценному восприятию реальности, в котором единственным доступным человеку набором действий оказывались те, что некогда попадали в область разрешённых. Запрещённые же вовсе выходили за пределы описания, а значит, переставали существовать как часть данного людям повседневного опыта.
И если среда нигилистических религий Востока ещё более или менее формировала в ограниченных областях «ментальных скитаний» у своих последователей опыт трансцендентального восприятия, являвшийся неотъемлемым элементом местных религиозных практик, то идеалистические религии Запада жёстким табуированием любых изменённых состояний сознания сузили у людей воспринимаемую область мира практически до минимума, во-многом заложив предпосылки к технократически-материалистическому пути развития цивилизации. Да, сколь бы ни было абсурдно это утверждение: именно христианская система мировоззрения сложила все предпосылки для разгула воинствующего материализма. И общество, спозиционировав своим запретом на ИСС единую универсальную комплексную систему перцептивных объектов и их взаимосвязей, утвердило за этой системой статус «абсолютной нормальности», начав воспитывать вместо личностей ментальных инвалидов, не только неспособных в большинстве своём на самостоятельное восприятие массивов информации, лежащей за пределами опыта повседневности, но и всячески отстаивающих данный им опыт в качестве единственной «окончательной» действительности, за пределами которой нет ничего, кроме фантазий и галлюцинаций визионеров, обретающих с подобных позиций, конечно же штампованный статус параноиков, шизофреников, да и вообще безумцев.
Как мы видим, религия на государственном уровне всегда выступала и выступает инструментом подавления, устрашения, «умственного обрезания», а заодно - отдушины для толп народных масс. Чем более шатки дела в самом государстве, тем больший размах поповского мракобесия и религиозной паранойи в народе мы наблюдаем, и тем больше подобные явления спонсируются да и вообще всячески поддерживаются на общегосударственном уровне под видом «развития духовности и нравственности». Следует помнить, что никогда и ни при каких условиях государство не нуждалось и не нуждается в наличии широких общественных масс высокоразвитых личностей. Нет же. Дайте государству 95% «Шариковых» и оставшиеся 5% «Преображенских» - и это будет поистине сильное и хорошо организованное государство, ибо стаей дворняг управлять должны вожаки. Но государство, состоящее из сплошь высоколобых интеллектуалов - это утопия, поскольку никакие лозунги и идеи не спасут структуру от развала, если эти идеи не принимаются на веру и рассматриваются именно в качестве того, чем и являются - выгодных и удобных инструментов по контролю за сознанием народной толпы. И, что ещё важнее, по контролю за направленностью луча внимания таковой, ибо даже погрязшая в глубоком кризисе страна при умелом подходе в управлении создаёт у своих жителей вполне искреннее впечатление процветающей империи, что человечество и наблюдало на примере нацистского режима в Германии Третьего Рейха или в фашистской Италии.
В условиях кризиса религия - даже не щепка, а целое бревно, за которое может зацепиться государство, дабы не утонуть окончательно, поскольку упорядочивает жизнь и обеспечивает должный уровень «анестезии» народных умов. Нам сложно обвинять правителей в использовании эффективных средств управления, учитывая, что управление и строится на запугивании и на всевозможном подавлении. С такой позиции, от института церкви мало чем отличаются СМИ (причём как официальные, так и оппозиционные, ибо тот же маразм, вид сбоку), стращающие людей разными катастрофами, регулярно происходившими, происходящими и будущими происходить, о чём несложно догадаться на основе оценки масштабов Земли в сопоставлении с элементарной вероятностной логикой.
Пропаганда, настигающая нас через кинематограф, гораздо «тоньше» рупора новостных лент, но оттого ещё деструктивнее, поскольку рассчитана на выработку стереотипов эмоционального и действенного реагирования в то время, когда человек оказывается расслаблен, не особо внимателен и потому открыт для частичного реглоссирования. В общем, религия для государства - «молоток и гвозди». Там, где религия неприемлема, её легко заменяет идеология. Возникает закономерный вопрос: а что позволило религиозному чувству народных масс обращаться то в кнут, то в пряник в руках правительств? Значит, копаем глубже в историю.
Некогда в Древности человек отошёл от условных рефлексов, отделил себя от мира и принялся не столько приспосабливаться к среде обитания, как это делают животные, сколько приспосабливать среду под себя. Именно в разделении «я - не я» и оказался зарыт корень самой ранней стадии рефлексии, зародыш сознания и предпосылка для последующего социального, духовного и научного развития человечества. Способность к самосознанию и активному эмпирическому постижению среды обитания, а вовсе не вынужденный труд, выделили людей из животного мира. Причиною появления саморефлексии, вероятно, послужило развитие мозга, а труд стал уже следствием двунаправленного процесса активной адаптации среды к биологическому виду и вида - к среде.
Другое дело - что конкретно послужило причиной роста мозга и качественного перцептивного скачка? Медленные и постепенные мутации вкупе с естественным отбором, ставшие вдруг пригодными ввиду изменяющихся природных условий? Быстрые локальные мутации, оказавшиеся выгодными для имеющихся условий и потому распространившиеся на широкий ареал обитания? А может, необходимость быстро бегать от хищников, приведшая вследствие естественного отбора к наращиванию головного мозга как органа охлаждения? Или предок австралопитеков просто обожрался психотропных грибов, получил своё обезьянье просветление и на шаг приблизился к сознательности человека? А может, вообще всё сразу вместе взятое и выше перечисленное? Мы не знаем точного ответа на поставленный вопрос, можем лишь предполагать. Но на деле - это и не столь нужно знать.
Зато следует обратить внимание вот на что. У первобытных сообществ начинающего свой самый ранний путь человечества, помимо выживания, стояла задача означивания мира: саморефлексия порождала инстинкт исследователя, а от эффективности проведённого «исследования» зависела выживаемость всей группы. Но для того, чтобы закрепить и передать опыт, разумеется, требовалось создать некую знаковую систему, иначе как объяснить соплеменникам, к чему нужно стремиться, а чего избегать даже на самом элементарном уровне: вот эта ягодка вкусная и сладкая, а от этой придётся долго засиживаться в отхожем месте, от этой лягушки деревенеют ноги и темнеет в глазах, а от этой перед глазами пляшут разноцветные картинки.
С появлением знаковых систем среди людей выделились те, что обладали более сильным осознанием по сравнению с прочими. Можно предположить, что повышенный объём осознания приводил к более эффективным формам действования, а, в результате, к лучшей выживаемости племени в целом. Но эта же особенность психики порождала возможность получения перцептивного опыта, недоступного другим членам племени в силу как их индивидуальных биологических обусловленностей, так и особенностей уже созданного описания мира. Именно поэтому на ранних этапах развития человечества сакральные шаманские функции, обеспечивавшиеся объёмом осознания, и административные функции вождя, вынужденного выбирать максимально эффективный образ действия, были слиты воедино и представлены одним и тем же человеком: усиленное осознание вело за собой особую эффективность действия, одно плавно перетекало в другое.
Мы не должны, следуя за марксистами, утверждать, что, якобы страдавшие психическими недугами жрецы и шаманы специально морочили головы классу пролетариата (понятия не имевшему, что он - пролетариат), дабы паразитически захватывать себе функции управления. Человек, умственно неполноценный и неспособный реагировать на изменения в окружающей среде соразмерно с текущими требованиями общества, никогда бы не стал во главе такового. Выбор вождя был выбором между выживанием и гибелью. Вполне естественно и закономерно, что, обладая аморфным и плохо структурированным описанием мира, зато живым опытом восприятия, древние прагматичные исследователи и мистические «странники по запредельному» склонны были находить и называть некие повторяющиеся закономерности, становящиеся для соплеменников «откровениями свыше», ибо соплеменники зачастую не могли дотянуться до того же опыта, а потому имели все условия, чтобы мнить просто недоступное им «запредельным».
Можно предположить, что опыт шаманов, как данность, выходил за пределы мифов в сферу чистой чувственности и безличности, в то, что сейчас мы именуем безмолвным знанием, однако же, как придать форму бесформенному и назвать неописуемое? Поэтому в сферу мифов попадало, прежде всего то, что служило упорядочению общественной жизни, а сам порядок предполагался тождественным миропорядку, поскольку исходил из шаманских откровений. Люди, тем не менее, не склонны были учитывать (как не склонны и поныне), что часть правды - хуже лжи. Те бесконечные искажения, наслаивающиеся друг на друга, что порождало мифотворчество, дополнявшее племенной миф из поколения в поколение, предопределили складывание человеческой картины мира, постепенно отдаляя Реальность от людей кажущейся ясностью имеющегося описания.
Поскольку означиванию подлежало лишь то, что было в той или иной мере практично, а практика жизни структурировалась мифологическими системами, посему язык был не просто характерной для высших приматов знаковой системой. Это был язык мифа. С течением времени оба указанные явления развивались: язык складывал инвентарный перечень объектов окружающей среды, а миф постулировал схему общепринятого перераспределения внимания, в том числе формировал в людях разные стороны «образа себя» - относительно общества и относительно самого субъекта восприятия. Внутренняя структура указанной схемы подменила абстрактный хаос перцептивных блужданий, характерных для живого визионерского опыта, а «ярлыки называния» заменили собой содержимое восприятия, породив наборы однотипных галлюцинаций образов в отношении окружающей среды.
К этому времени шаманов уже начали заменять жрецы культов, зачастую сами запутывавшиеся в смыслах и целях проводимых ими ритуалов, а опыт не опосредованного описанием восприятия перестал, как правило, быть доступным с той лёгкостью, с которой он был потенциально доступен ранее, даже для самих жрецов. Виной тому - отнюдь не «потеря райских кущ», а закономерная и постепенная эволюция человеческих функций психики и структурированного описания мира. Человек не отдалялся от Реальности, он по-прежнему был и остаётся целиком и полностью погруженным в Бытие. Диссоциацию от мира обеспечил сам тип восприятия, социально воспитываемого и прививаемого всем и каждому с самых ранних лет. Это же повсеместное торжество схем разума и логики, основанной на «инвентарном списке» ума и сделало данную нам Вселенную донельзя обозримо конкретной, ясной, чёткой и предметной.
А как же иначе-то? Всё то, что не попадало под категорию предметности и не укладывалось даже на задворки луча внимания, перераспределённого контурами человеческих мифов, просто переставало быть содержимым восприятия вовсе, а значит, исчезло из мира людей. Став максимально ярким и однозначным, мир просто перестал для нас существовать в качестве прямой данности. Точнее - он не был нам дан таковым и ранее, но развитие интеллекта, усилив схематичность перцептивного процесса, ещё более сузило область воспринимаемого, ещё больше отдалив человечество от эффективного взаимодействия на уровне открытых систем - биологических, физических, химических, экологических и энергетических. Та дурная механистическая повторяемость серых будней, от которой так или иначе страдает, по-видимому, большая часть человечества, определяется отнюдь не цикличностью вселенских закономерностей, а повторяемостью схем, по которым скользит луч нашего внимания в постоянно изменяющихся потоках существования. И здесь не играет роли, произвольное это внимание или же непроизвольное - рамки общепринятого описания «разделяемой реальности» таковы, что в пределах этих рамок особо не разгуляешься, а за пределы выйти и вовсе не дано без использования особых приёмов и техник «хакерства ума»...
http://www.proza.ru/2016/05/16/1601
|
| |
| |
